Владислав Метревели - МоделBiblos. Модельный бизнес по-русски

– Видала?! – фыркнула Блайв, бросив на Бестию ищущий сочувствия взгляд, когда за Эс-Эс захлопнулась дверь. – Ну ни фигааа ж себе… сука!

В аккуратненьких устах куколки Блайв эти слова звучали как волшебная музыка.

– А чё, звязда… ей можно! – откликнулась Бестия.

Ей совершенно не хотелось поддерживать разговор. Скорее она видела себя в такой же роли, какую только что сыграла перед ними Эс-Эс, чем обсуждать то, как их опустили, не сказав ни слова.

– Ты в каком агентстве? – задала стандартный вопрос Блайв, и Бестии снова пришлось ответить, проклиная себя за покладистость:

– Я по разным работаю. Ни с кем не на контракте. Это лучше всего. Выбираю лучшие кастинги.

– Я тоже. И еще часто напрямую работаю. Мне тоже звонили из самой студии. В прошлый раз телефон оставила, и теперь они меня сами вызывают. На фиг надо агентство?! – Она презрительно скривила губы.

В этот момент из-за двери высунулась голова в очках и, подозрительно осмотрев сидящую парочку, сделала неопределенный кивок:

– Заходи!

– У меня был контракт сначала, – продолжала Блайв, – но агентство левое, работы было мало, и потом меня пригласил фотограф в рекламе аптек сняться, так я попросила их разорвать официально. Они говорят: «Нет проблем, Катюша, освобождаем тебя от обязательств», – а я ни в какую… письменно, мол, хочу…

Бестия, уже стоя у двери, попыталась было остановить поток красноречия, но та досадливо отмахнулась:

– Да успеешь, никого нет все равно… Так вот, приехала я к ним, получила бумагу о расторжении, а на следующий день… – она довольно рассмеялась, – уже снималась. Там платили хорошо, а по контракту я, даже если напрямую работаю, должна была бы им процент отнести. Нашли дуру!

Бестия нырнула в дверь, махнув на прощание ушлой куколке рукой. Ей уже давно не были интересны разговоры об агентствах и контрактах. Она продолжала заниматься модельным бизнесом, только чтобы иметь возможность оправдаться перед родителями за частые отлучки и появляющиеся невесть откуда шмотки и деньги на учебу.

Блайв, оставшись одна, задергала изящным носиком. В воздухе стоял тяжелый туалетный запах.

Будильник разбудил меня ровно в пять утра. Я долго не мог понять, слушая бухающее в грудной клетке сердце, на каком свете нахожусь.

Такого яркого по силе и естественности сна я не видел со времен военных сборов, когда в одну из ночей меня закалывали стилетами трое незнакомцев, догнав в узких переулках старого города в лучших традициях «Широко объявленной смерти». Кровь, вытекающая из ран, и последующее головокружение, блеск лезвий и ощерившиеся рты убийц под щеточками безжалостных усов были так реальны, что, проснувшись вдруг, я ощутил облегчение, слезами выкатывавшееся из моих глаз. Подушка была вся мокрая, то ли от пота, то ли от слез, но казалась набухшей и кровавой, пока я судорожно гладил ее шершавую поверхность и снюхивал с ладони запах, пытаясь понять, не кровь ли это.

Сегодня способ и обстоятельства моего убийства были другими. Я вроде бы выслеживал кого-то, наблюдая за дверью парадного из машины, когда вдруг из ниоткуда прямо перед боковым окошком, где я сидел, возникла темная фигура в шляпе и дождевике, и рука, выпроставшаяся из прорезиненных складок, приставила вплотную к стеклу револьвер. Я дернулся было, как птица с перебитым крылом, но расползающаяся по стеклу паутина трещин заворожила, и уже понимая, что не успею увернуться, я увидел, что стрелявшим был негр. Как и в тот, первый раз, на сборах, я не понимал, что это сон, до того момента, когда, дернувшись и буквально чувствуя, как пуля входит в тело и разрывает внутренности, очнулся, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. У меня не было времени на анализ ни самого сюжета, ни причин, вызвавших столь шокирующий и не маскирующийся под жизнь, а самою жизнью явившийся сон. На сборы было пятнадцать минут. Я вызвал такси с ночи, чтобы впритык успеть к самолету. Знал бы про сон – вообще бы не ложился.

Туман зализывал раны Лужников, клубился, укутывал, затекая в распадки, Воробьевы горы, стелился над Москвой-рекой. В это раннее утро выступающий из белого марева университетский шпиль, трамплин, чудовищным ихтиозавром изогнувшийся на излете склона, притулившийся под ним ресторан с несоответствующим названием, массивное здание спортивного комплекса казались нереальными.

Таксист, везущий меня в аэропорт, оказался немногословным, но приветливым армянином. Лишь однажды, заметив в зеркале заднего вида, как я верчу головой, обозревая окрестности, он улыбнулся:

– Надо было тебя посадить за руль, а я бы поспал…

На регистрации я обратил внимание на приметную парочку: один светленький, в непонятных джинсиках, полосатых и болтающихся на бедрах, другой – иностранец, высокий черноволосый итальянец по типу… Геи – не геи, хрен поймешь. Они заказали кофе и воду без газа. Заплатив за все около пятнадцати долларов, ошарашенные, они отошли от стойки и долго обсуждали это – один на ломаном английском, другой с русским прононсом.

Я услышал:

– Чего волнуешься, не на стрелку же едешь…

Я непроизвольно оглянулся. Обычная пара. По виду совсем не криминальный мужчина и молодая женщина. Скорее всего, муж и жена. Вполне могу их представить директором фирмы и его пиарщицей. Даже родственниками, едущими на очередной день рождения большой и дружной семьи, которая пару раз в год собирается вместе, слетаясь из разных уголков мира. Почему же в обиходной речи простых сограждан укрепились блатной и уголовный жаргон?..

Сыч сам встречал меня в аэропорту. Мы выехали на трассу. В дымке или смоге, оставляемом промышленным дыханием города, мелькали приметы времени. Нет, не нынешнего, а прошедшего безвозвратно. Ничего не изменилось за двадцать лет. Стандартные памятники, облупленные Дворцы культуры, серебристые потешные бюсты, прислоненные к покосившимся заборам колеса и ржавеющая тракторная техника на обнесенных бетонными стенами стоянках… Страна, которая так долго боролась за искоренение коммунистических идей, продолжает хранить верность бронзовым Ильичам за невысоким чугунным штакетником. Вся эта муть от лукавого, следствие или, вернее, методы политических игр. Никто и не собирался свергать коммунистическую власть и «Советы». Просто кому-то расхотелось быть на вторых ролях и жгло желание присвоить себе побольше благ. Жгло, пока не выело в мозгу вполне определенный алгоритм захвата этих самых благ.

Гостиница была вполне приемлемая. Сыч рассказал, что ее построила известная компания для приема своих гостей и сотрудников, часто приезжающих в командировки. Было странно чувствовать себя в Европе, когда только что из машины видел окружающую убогость и нищету. Я отправился отдыхать. Потом Сыч обещал удивить меня еще и шикарным рестораном. В полдень он заехал за мной, и мы отправились обедать. Все было рядом, на расстоянии вытянутой руки: центральный телеграф, гостиница, железнодорожный вокзал, здание мэрии, офис агентства и ресторан «Итальянец». Дизайн неброский. Видимо, владельцы долго изучали возможные варианты на примере заведений Москвы, прежде чем решились на такой нетрадиционный для здешней публики шаг. Скорее всего, зарабатывать на ресторанном деле задача не стояла.