Дэниел Киз - Войны Миллигана (ЛП)

— В этом нет необходимости, мистер Миллиган! — бросил ему Хаббард. — Кажется, вы так напугали людей, что сегодня после обеда они не хотят идти работать. Хотите обсудить это?

— Только не с тобой, толстая ты свинья! — парировал Аллен.

Один из пациентов, сопровождающих Билли, вытащил нож, затем быстро засунул его за спину. Линднер наверняка видел оружие, но он не проронил ни слова. Несомненно, врач знал, что этот пациент убьет его, не мешкая ни секунды.

— Губернатор приказал доктору Морицу закрыть Лиму и передать помещения исправительной системе. Я надеюсь, что теперь вы довольны.

— Ложь! — бросил Аллен.

Линднер отвел глаза в сторону.

— Поверьте, я тоже хочу, чтобы так и было! — ответил он, прежде чем покинуть коридор в компании Хаббарда.

Четыре охранника остались за дверью.

Аллен, неспособный определиться, где правда, а где ложь, почувствовал, как подступает тревога.

Вдруг Ленни побежал вниз по лестнице с радиоприемником в руке, крича:

— Послушайте, черт вас побери! Послушайте!

Директор Департамента психического здоровья, Тимоти Б. Мориц, сообщал о закрытии Лимы.

Они замолчали, застыв от удивления, вопросительно глядя друг на друга.

— Это же значит, что всех нас увезут отсюда! — воскликнул Ленни.

Зак заулыбался.

— Ну, лично я не пожалею об этом!

— Наверное, они узнали о войне. Кто мог проболтаться?

— О-о-о — протянул Аллен. — Мы в дерьме!

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Зак.

— Я хочу сказать, что нужно отменить атаку как можно скорее! Я боюсь, что будет слишком поздно отводить войска.

«Три Партнера» бросили клич пациентам собраться в самой дальней части коридора.

— Послушайте, вы должны избавиться от своих ножей, — объявил им Ленни. — Отнесите оружие в мастерскую ОТТ. Мы разберем его на части.

— Э, подождите-ка!

— Что происходит?

— Я не отдам мое оружие! Я хочу заколоть надзирателя, как ты учил!

— Успокойтесь, парни! — вмешался Аллен. — Боже мой, да у вас больше нет повода для смерти!

Было нелегко убедить заключенных отказаться от этой войны. Они слишком долго ждали ее.

— Все закончилось! — настаивал Аллен. — Послушайте меня, черт побери: все окончено! Они закроют Лиму! Мы победили!

— А это также значит, что они наймут новый персонал, — подчеркнул Зак. — Эх, даже в тюрьме будет лучше, чем в Лиме!

Воцарилась тишина.

Заключенные переваривали новость.

Затем все заведение словно взорвалось. Пациенты прыгали от радости, танцевали в коридорах, переворачивали всю мебель, которая не была прибита к полу или стенам. Грохот разбитых стекол прерывался победными криками.

Больше никаких репрессий, никаких методов, достойных самого Гестапо!

И, так как каждый из них знал, что пенитенциарная система и так переполнена и не смогла бы принять столько новых заключенных, пошел слух о досрочном освобождении и переводе в государственные клиники. Говорили даже об отмене наказания для пациентов, которых не считали опасными.

Когда до пациентов доходила эта новость, их тоска сменялась полнейшим ступором, а затем ‒ облегчением. На лицах появлялись улыбки.

Вдруг по громкоговорителю зазвучал голос директора Хаббарда, приказывающий пациентам зайти в корпуса.

Аллен посмотрел на часы ‒ 16:00. Они опаздывали уже на час. Но ни охранники, ни надзиратели так и не появлялись.

«Три Партнера», спускаясь по ступенькам к своему корпусу, столкнулись с заключенным по прозвищу Королевская Пешка, который в одиночестве продолжал нести вахту, держа вместо щита крышку от мусорки. Испуганный караульный готов был кинуться на прибывших.

Когда он узнал, что происходит, то рассердился:

— Бардак! Мне никогда никто ничего не рассказывает!

Когда пациенты вошли в корпус, повсюду господствовало спокойствие. Персонал по безопасности не проводил никаких досмотров, не опустошил ни одну камеру. Кажется, они не сомневались, что пациенты готовятся сдать оружие.

Проникнув в свой корпус, Аллен наткнулся на надзирателя.

— Здравствуйте, мистер Миллиган. Как прошел ваш день? Хорошо?

18 сентября 1980 года Плэн Дэйлер обьявила, что федеральный судья Николас Валински официально подтвердил: закон позволяет пациентам Лимы отказываться от дополнительного лечения лекарствами.

В «Период ожидания», во время которого, как он думал, доктор Линднер организует его перевод в Афины, Аллен приобрел привычку будить до завтрака зомби из своего корпуса. Если приходилось ждать, пока этим займутся надзиратели, то зомби опаздывали в столовую, а он опаздывал в ОТТ.

Утром, в понедельник 22 сентября, одевшись и почистив зубы, Аллен услышал, как на весь коридор заорали: «За стол!»

Большинство зомби уже привыкли подниматься, когда слышали этот крик. Чтобы вывести остальных, Аллену приходилось идти от камеры к камере и тащить их за руку или за ногу до самого коридора. Он знал, что как только они выйдут из комнаты, то смогут сами найти дорогу до зала.

Аллен отправился в столярную мастерскую.

Он обнаружил в углу одиноко сидящего Пэпи Мэссинджера, крепко сжимающего чашку кофе. Старик всегда был слаб умом: он так и не научился читать.

— Что-то не так, Пэпи?

— Они собираются отправить меня в Лукасвилль, пока штат не найдет в округе приют, чтобы меня пристроить. Доктор говорит, я никогда не смогу обслуживать себя сам.

— Конечно же, ты можешь сам о себе позаботиться! — Воскликнул Аллен, сев рядом со стариком. — Ты хорошо здесь работаешь. Ты серьезный парень и прекрасный столяр.

— Они правда закроют клинику?

— Да, так говорят.

— Я буду скучать по Лиме.

— Что?! Ты правда будешь скучать по этой дерьмовой дыре?

— Не по этому месту. По людям. Я еще никогда не встречал людей, подобных тебе и твоим приятелям. До вас никто никогда не пытался мне помочь. Раньше у меня никогда не было приятного повода, чтобы просыпаться утром.

Он обвел взглядом мастерскую, и движением подбородка указал на конвейер.

Никто больше не сделает для меня ничего из того, что сделали вы.

Аллен положил руку на плечо Мэссинджера.

— Эй, Пэпи, ты легко найдешь друзей! Старайся только не забиваться в себя. Выйди из комнаты и поговори с людьми. И ты увидишь, что тех, кто хочет тебе помочь, гораздо больше.

Аллен знал, что он кормит старика сладкой ложью. Пока у пациентов было, за что бороться, был общий враг, пока они готовы были умереть, чтобы улучшить условия жизни, ‒ их объединяла внутренняя солидарность. Но теперь, как только эта война оказалась бесполезной, как только оружие бунтовщиков превратилось в куски дерева и металла, снова стало господствовать старое правило «каждый за себя».

Энтузиазм и динамизм, царивший в мастерской ОТТ, исчез.