Лев Копелев - Утоли моя печали

Сопоставляя возможности слуха и зрения, я становился «ухо-патриотом», пытался доказывать, что слепорожденные или рано ослепшие люди, как правило, значительно способнее, интеллигентнее, чем рожденные глухими или рано оглохшие. Потому что глухота — и связанная с нею немота — неумолимо подавляют разум, сознание, в значительно большей степени, чем слабость или полная утрата зрения. Вспоминал Гомера и московского математика Льва Понтрягина и не мог вспомнить ни одного глухого или глухонемого гения.

Но в то же самое время я все больше убеждался, что восприятие речи нельзя рассматривать как такую работу некоего сверхскоростного ухо-мозгового приемника, при которой стремительно анализируется поток фонем, раздельных, как звуки морзянки.

Одно время я стал было приверженцем «волновой» теории речи. Но потом пришел к новой и уже окончательной уверенности, что мы воспринимаем речь как некое переменное единство (переменное и во времени и по относительным значениям разных составляющих его элементов). Это единство охватывает и дискретные единицы — отдельные звуки, и непрерывные, транзиторные, т. е. переходные, процессы, и создаваемые теми и другими целостные «блоки» информации: слова, интонации, фразы.

В конце концов я разработал, частью сопоставляя и компилируя вычитанное и выученное, частью заново обдумывая то, что наблюдал сам, такую систему фонетико-физических представлений, которая, как мне казалось, лучше других могла помочь работе моих товарищей — инженеров и техников. Назвал я эту систему «речевые знаки русского языка».

1) ЧАСТОТНО-ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ дискретные речевые знаки или фонемы. Их физические выражения — образующие, т. е. форманты.

2) ЧАСТОТНО-ВРЕМЕННЫЕ и АМПЛИТУДНО-ВРЕМЕННЫЕ транзиторные знаки «речевого лада», т. е. ударения, интонации, выразительные колебания громкости или мелодии речи. Их выражения — амплитуды звуковых колебаний, переходы основного тона.

3) ВРЕМЕННЫЕ ЗНАКИ: выразительные паузы, ускорения или замедления.

4) ЗРИМЫЕ речевые знаки: мимика, жесты.

Увлеченно, в иные часы и вовсе забывая обо всем вокруг, я изобретал велосипеды и открывал Америки либо строил собственные фантастические умозрительные схемы.

Звуковиды представляли речь прежде всего в двух измерениях: по времени (горизонтальная ось) и по частоте (вертикальная). Третье измерение энергия (амплитуда) выражалась только в степени потемнения отдельных участков.

Сергей сделал приспособление, позволяющее получать точечные — подобно картинам пуантелистов — спектрограммы, с тем чтобы по числу точек определять количество энергии, т. е. высоту соответствующей амплитуды. Но ему все не удавалось получить достаточно объективные и действительно измеримые показатели. Чем больше энергии, тем больше точек, и они сливались в пятна. Он разработал прибор, анализировавший спектр по частоте и амплитуде. Получались звуковиды мгновенных (не дольше ста миллисекунд) долек отдельных звуков речи. По горизонтали частота, по вертикали амплитуды.

Я стал мечтать о трехмерном изображении речи. И Сергей сделал несколько моделей. Десятка два «профильных» частотно-амплитудных спектрограмм выстраивались в ряд по оси времени и так создавали кусочек причудливого горного ландшафта. Но прочесть «трехмерное» слово оказывалось едва ли не труднее, чем по двухмерному звуковиду, а строить подобные модели было и хлопотно и трудоемко.

К тому же не было уверенности в достаточно точном объективном изображении амплитуд. Они ведь более всего зависели от частотных характеристик микрофонов (телефонов). Эти характеристики сравнительно мало влияли на разборчивость, но различались даже у аппаратов, сходных между собой по всем прочим качествам.

Когда я стал подробнее выискивать, исследовать физические параметры индивидуального своеобразия голоса, то пришел к убеждению, что именно трехмерное — рельефное — изображение спектра речи позволяет наиболее достоверно установить индивидуальные особенности голоса и произношения.

Однако таким исследованием нам не пришлось заняться. Сергею поручили другую работу, потом снова другую… Никто больше этим не интересовался, да никто не мог бы заменить Сергея. Он был инженер-конструктор божьей милостью, «быстрый разумом», находчивый, изобретательный, выдумщик, фантазер и мастер золотые руки. Он придумывал все новые и новые приспособления к анализаторам спектра, а для «встречной проверки» насколько мы правильно толкуем звуковиды — создал аппарат искусственной речи — АИР.

10 фотоэлементов, соответствующих частотным фильтрам, управляли динамиком-громкоговорителем. На длинной и широкой полосе белой бумаги мы с Сергеем на 10 «строках» густой черной тушью наносили образующие (форманты). Аппарат протягивал этот рукотворный звуковид со скоростью речи; фотоэлементы «читали» его, и сиповатый, механически монотонный голос произносил: ЖИРНЫЕ САЗАНЫ УШЛИ ПОД ПАЛУБУ. (Эту фразу мы сочинили еще в первые дни существования акустической лаборатории. Она включила «крайние» по расположению образующих звуки: самые «низкие» У, Б, П; самые «высокие» И, Ш, Ж, С, 3, а также «центральные» А, Ы, Л, Н.

С утра и до ночи из разных углов лаборатории, где на стойках и просто на столах монтировали и тут же проверяли панели отдельных узлов, слышалось несчетно повторяемое разными голосами то радостно, то сердито сообщение об уходе жирных сазанов…

Странно значительные минуты. Звучали слова, которые произносил не человек, а его создание. Аппарат произносил слова «по шпаргалке», изготовленной нашими руками.

С помощью этого «обратного действия», то есть превращения звуковидов в звук, я собирался проверять, уточнять и подтверждать наши представления о речевых знаках, об их абсолютных и относительных значениях.

Антон Михайлович и Абрам Менделевич сперва были очень довольны АИРом, внимательно слушали мои объяснения. Антон Михайлович одобрительно хмыкал, когда я говорил о возможностях теоретических и практических исследований. Несколько раз он показывал начальственным посетителям «единственный в мире» прибор, произносящий слова, которые никогда не были произнесены человеческим голосом. Но вскоре охладел к нему:

— Не вижу профита от этой игрушки. Нам сейчас нужны конкретные практические результаты. А тут чистая игра ума.

Выпуклые, голубовато-серые глаза, кажется, никогда не мигают. Светло-русые волосы прямые, редкие. Длинное лицо. Сутуловат. Ходит, загребая плечом. Длинные сильные руки. Говорит негромко, обходительно. Частит выражениями вроде: «осмелюсь заметить», «вызывает недоумение», «простите за прямолинейность», «так сказать, не тот элемент», «имеет место». Но все это вперемежку с блатными словечками, замысловатой похабелью. Быстро переходит на свойский, приятельский тон — «Здорово, кореш! Все вкалываешь. Осмелюсь заметить, от работы и кони дохнут. Вот я шестой год разменял. Имею как-никак пятнадцать наличными и пять по рогам. Работаю безотказно. В своем деле спец не из последних. Слесарь-лекальщик, восьмой разряд; токарь не хуже; починяю машинки, любую утварь; электрик-универсал, могу и по сильным и по слабым токам. От меня инженера впадают в недоумение. Экстракласс. Однако работаю с головой, без надрыва. Знаю, как нужно: «себе-тебе-начальнику». Подай мне, что мне положено, а что сверх положенного, я сам возьму…»