Джон Бэррон - Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко

Техническое совершенство авианосца, самолетов, профессиональное искусство летчиков способны были поразить даже специалиста. Но все же не это было самым важным. Здесь все, независимо от званий и чинов, полностью доверяли свои жизни друг другу. Никто никого не принуждал, не подгонял, не было слышно ни крика, ни брани. Каждый четко и уверенно делал свое дело.

— А где у вас сидят проштрафившиеся? — спросил Беленко. Это был чуть ли не первый его вопрос.

Ему показали пять или шесть тесных камер со стандартными морскими койками — все оказались пустыми. Отвечая на следующий вопрос, капитан перечислил проступки, которые влекли за собой наказание: пьянство, курение марихуаны, хулиганство…

— Почему же эти камеры пустуют?

— Наверное, нам повезло. У нас на корабле редко бывают такие нарушения.

— А сколько людей служит на авианосце?

— Около пяти тысяч офицеров и рядовых.

Заметив на воротнике одного из офицеров эмблему в виде креста, Беленко поинтересовался, обязательна ли молитва для команды.

Капитан ответил, что хотя на корабле есть протестантский, католический и еврейский священнослужители, состав команды волен посещать или не посещать религиозную службу: вера — личное дело каждого, строго соблюдается свобода совести.

Беленко хотел еще знать, несут ли священнослужители также функции политработников, но капитан не мог понять его вопроса.

Через несколько дней после того, как Беленко вернулся в авианосца, Питер познакомил его с тем, что говорилось о нем в Советском Союзе. Было ясно, что попытки вернуть его продолжаются.

— Они поняли, что мы не выдадим вас, и единственная их надежда — в том, чтобы убедить вас вернуться добровольно. Чуть ли не каждый день они требуют, чтобы мы предоставили им еще одну возможность поговорить с вами. Действуют они неумно и грубо. Понимают, что прямым нажимом на нас ничего не добьются. Поэтому они стараются оказать на нас давление косвенно, давят всячески на Японию. Захватывают японские рыболовные суда, угрожают японцам, шантажируют их. Боюсь, ваши бывшие соотечественники не успокоятся, пока мы не позволим им еще раз встретиться с вами.

— Что они говорят насчет меня?

— Всякую чушь. Они говорят, что не уверены, вас ли им показали в Токио. Кроме того, у них не было возможности установить, добровольно ли вы остались на Западе или действуете под влиянием наркотиков.

— Что же теперь от меня требуется?

— Вас никто не обязывает еще раз встречаться с ними. Никто ничего от вас не требует. Но японцы очень благородно вели себя в этом деле, и вы бы им здорово помогли, если бы согласились на встречу с советскими…

— Ладно, согласен. Но я хочу предупредить вас, — а вы можете передать советским представителям, — это в последний раз!

Питер в сопровождении еще нескольких офицеров ЦРУ ввели Беленко в фойе перед конференц-залом госдепартамента.

— Мы останемся здесь и немедленно войдем, если возникнет необходимость. Мы проверим, чтобы они не были вооружены. Вы здесь в полной безопасности. Постарайтесь не нервничать, как бы вас ни провоцировали.

В конференц-зале Беленко ожидали советник посольства СССР Воронцов, руководитель советской делегации на Белградской конференции по правам человека, врач и офицер КГБ, тоже имевший дипломатический ранг и работающий в советском посольстве в Вашингтоне.

Как только Беленко вошел, Воронцов горячо пожал ему руку. — Рад вас видеть!..

И тут же предложил, как если бы он, а не госдепартамент устроил эту встречу: „Садитесь, пожалуйста, и давайте поговорим свободно и откровенно. Теперь мы знаем, что-то случилось с вашим самолетом, и ваше приземление в Японии было вынужденным”.

— Мы знаем также, что в Японии вы старались защитить свой самолет с пистолетом в руке, — продолжал Воронцов. — Нам известно, что японцы применили к вам насилие, нахлобучили вам на голову бумажный мешок. Потом они поместили вас в тюрьму и давали вам наркотики. Вы не могли контролировать свои поступки, свои действия… Ваши жена и сын, все ваши родственники очень переживают, все очень огорчены, все они скучают по вас. Они просили передать вам письма и фотографии.

Воронцов разложил их на столе перед Беленко, но тот смотрел в сторону. Воронцов придвинул их ближе. Беленко взглянул собеседнику прямо в глаза и прочел в них откровенную злобу. Но Воронцов, человек волевой, сдержал себя и спокойным тоном продолжал:

— Мы хотим, чтобы вы знали, что несмотря на все случившееся, даже если вы и сделали какие-то ошибки, вы будете полностью прощены, если вернетесь на родину, к вашей семье, на родную землю. Только там вы можете быть счастливы. Вам нечего бояться. От имени самых высоких инстанций я обещаю вам: вас простят. Вы, может быть, не слышали о таком случае, так я вам расскажу. Один наш майор бежал в Соединенные Штаты, но решил вернуться на родину и встретился с нами, чтобы посоветоваться, как ему быть… Впоследствии, уже живя опять в Москве, он пришел там в американское посольство и подтвердил американцам, что он свободен и не был подвергнут никакому наказанию…

Поодаль молча сидел американец — молодой работник Госдепартамента, которого Беленко сначала не заметил. В этом месте он не выдержал и рассмеялся.

— Это ведь неправда, мистер Воронцов!

— Беда с этими американцами! — воскликнул Воронцов. — Ни в чем вы нам не верите…

— Оттого, что вы не всегда говорите правду.

Повернувшись к Виктору, Воронцов продолжал:

— Товарищ Беленко, если хотите, вы можете уйти из этого помещения вместе с нами, и завтра же вы будете в Москве со своей семьей. Будете продолжать служить в военно-воздушных силах, в том же звании — Воронцов просиял улыбкой. — Более того, я уполномочен передать вам, что вы сможете стать летчиком-испытателем.

Беленко поднялся.

— Я хочу высказаться ясно и окончательно. Все, что я сделал до и после посадки в Японии, я делал добровольно. Японцы отнеслись ко мне очень хорошо и помогли мне во всем, хотя им это было нелегко. Никаких наркотиков мне не давали. И бумажного мешка на голову не напяливали. Они не применяли ко мне силу. Наоборот, они охраняли меня. Все, что я сделал, я сделал совершенно сознательно. Никто силой меня не задерживает в Соединенных Штатах. Я сам принял решение жить здесь. Я не вернусь.

Беленко повернулся к представителю Госдепартамента.

— Я хочу попросить советского врача задать мне любые вопросы, чтобы он мог убедиться, что я абсолютно здоров.

Это было очевидно для врача и без всяких вопросов. Врач казался несколько смущенным.

— Бывает ли у вас головная боль?

— Нет.

— Принимаете ли вы какие-нибудь лекарства?

— Нет.

— На самочувствие не жалуетесь?