Лев Копелев - Мы жили в Москве
- Название:Мы жили в Москве
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Лев Копелев - Мы жили в Москве краткое содержание
Мы жили в Москве - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В тот майский день у нас в доме впервые собирали передачу для ссыльного.
Тогда возник фонд, упоминаемый в записке Лидии Чуковской, который мы называли еще «наш Красный Крест». Одним из его создателей и постоянных, неутомимых деятелей была Сара Бабёнышева. Мы не можем назвать другие имена — тех, кто живет в России.
В 1966 году уже во многих домах собирали передачи для Синявского и Даниэля.
В 1974 году Александр Солженицын объявил о создании Общественного фонда, которому передал все гонорары от изданий «Архипелага ГУЛаг»; и с тех пор действовали как распорядители К. Любарский, А. Гинзбург, С. Ходорович и другие.
В последующие годы в нашей новой квартире на Красноармейской улице одни приносили, другие уносили сумки, чемоданы, тюки для заключенных, их семей, для ссыльных.
В семидесятые годы становилось всё больше посылок от зарубежных друзей.
Когда в 1976 году «неизвестные злоумышленники» проломили голову Константину Богатыреву — другу Пастернака и Сахаровых, к нам приходили посылки с лекарствами от Генриха Бёлля и других немецких, австрийских, швейцарских писателей.
В 1979 году, в дни Международной книжной ярмарки, американские издатели притащили несколько больших мешков — витамины, лекарства, разнообразную одежду.
Все это потом распределяла Татьяна Великанова — она и Анатолий Марченко с самого начала были деятельными участниками Фонда помощи.
Не прошло и двух лет, и передачи собирали уже для них обоих — Татьяна в ссылке, Анатолий в лагере.
Посылок и передач становилось все больше, и они были все обильнее, а надежд становилось все меньше.
Из дневника Л.
17 мая 65 г. В ЦДЛ — встреча с зам. пред. Верховного Суда Теребиловым. Сдавленный череп, лицо в жировых складках, холодные пустые глаза. Говорит бойко, с претензиями на образованность, но обороты и произношение канцелярско-газетного жаргона: «показывают о том», «имеет место низкий уровень», «присяженные заседатели», «всемирно известный гуманизьм нашего советского суда»…
Я пытался заговорить о Бродском. Он схватился за голову — дешевый актерский пафос: «Не надо, не надо! Не оказывайте давления. Это дело сейчас на рассмотрении. Если вы начнете здесь обсуждать, я должен буду давать себе отвод». Но дальше сам же заговорил, врал, путал: «Бродский сейчас в лагере под Иркутском» (в действительности он был не в лагере, а в ссылке в Архангельской области). Говоря уже о чем-то другом, опять ко мне: «Надо признать, товарищ Копелевич, что ваш Бродский не отвечает кондициям».
На мой вопрос: «Какие именно кондиции предусмотрены Уголовным кодексом?» — опять замахал руками, и на меня зашикали.
Он умильно рассказывал о демократических порядках в Верховном Суде и при этом заметил, что «происходит необходимое ужесточение карательной политики». Доверительно, — мол, товарищи писатели не выдадут, оглашаю секретные материалы, — прочитал несколько писем со множеством подписей из разных городов — требование смертной казни для малолетних убийц и насильников, 12-14-летних мальчишек. Некоторые требовали вешать публично.
И он говорил об этом почти сочувственно, мол, вот как наш народ возмущается ростом преступности. И взывал к нашему сочувствию: каково им, верховным судьям, противостоять такому нажиму снизу, отстаивать нормы закона и гуманности! Он оправдывал применение обратной силы закона о смертной казни за крупные хищения и взятки. «Каждый такой случай рассматривается особыми правительственными комиссиями». Я спросил: «Значит, эти комиссии выполняли функции суда и приговаривали к смерти преступника, которого сами не видели, не допрашивали, и приговаривали по закону, принятому уже после его ареста?»
Ответа не было.
На что же я тогда все-таки надеялся, на что рассчитывал? Позднее уже было неловко вспомнить, но вспоминать нужно.
Я всё еще по-марксистски надеялся на развитие материальной базы — так же, как и некоторые друзья, — на развитие научно-технической революции, на то, что «электронные отделы кадров», кибернетические роботы-контролеры избавят от склок и доносительств (20 лет спустя я с ужасом узнал о новых высотных зданиях КГБ, заполненных компьютерами).
Надеялся и на развитие общественного мнения, способного противодействовать цензуре, которая все же стала слабее.
Надеялся и на здравый смысл образованных аппаратчиков-прагматиков. А временами надеялся на мирный военно-дворцовый переворот, на маршалов-бонапартистов, которые попросту разгонят пару миллионов захребетников: партийно-комсомольско-профсоюзных и советских чиновников и будут вынуждены опираться на специалистов, на ученых.
Еще в 65-м году, в день двадцатилетия победы, когда на банкет в ЦДЛ пришел маршал Жуков, тогда еще почти опальный, я, правда, спьяну горланил, провозглашал ему восторженные здравицы.
В июле 1965 года Л. опять поехал в ГДР по приглашению Института истории Национальной Народной армии.
Записи из дневника
27 июля. Спор с Анной Зегерс. Она все понимает. Печально о первом послевоенном приезде в Москву: «Ich war so dégoûtant vor allen». [16] Мне все было так отвратительно (нем., фр.).
О деле Бродского расспрашивает. Взрывается, когда плохо говорю об Эренбурге: «Он мой друг, он в тысяча девятьсот сороковом году в Париже спас мою семью, если ты будешь так о нем говорить, то лучше уходи». Роди вмешивается, успокаивает и ее и меня. Потчует тяжелым венгерским красным вином. У Анны познакомился с Кристой Вольф и ее мужем Герхардом.
28-30 июля. Потсдам. Утром по улице марширует колонна вермахта. Те же мундиры, те же сапоги, тот же шаг. Те же каркающие команды. Жутковато. Подполковник В. жалуется: «Советские друзья встречаются с нами только Первого мая и Седьмого ноября на торжественных заседаниях. Пьем. Тосты «Дружба, дружба». Иногда танцуем с их женами, а они с нашими очень редко. Они в город в магазины ходят, а мы в их магазины пройти не можем».
…Советский городок. Старые Фридриховские казармы. Узорную чугунную ограду закрыли зеленым дощатым забором. Идиотская нелепость — снаружи проезжая дорога по холму, оттуда все видно — двор, садики, в окна квартир смотреть можно. Как объяснишь такое?
2 авг. Экскурсия вдоль стены. Экскурсовод — рыжий майор-саксонец, самоуверен, развязен, гордится, что его западная печать называет «Враль Эрих». Наш бывший фронтовой антифашист Ф. дослужился до высоких чинов. Сперва казался мне сытым, самодовольным, ожиревшим. Выпили. Оказывается, и для него стена — нестерпимый ужас. Обрадовался, что я так же думаю. «А ведь эту стену строили и твои ученики, черный майор». Что мне отвечать? Но он: «Знаю, знаю, я тебя не виню, знаю, за что ты сидел».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: