Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Вера в человека — это хорошо. Это звонко, — оценил горячность товарища Лукинов. — Мне и самому парнишка показался симпатичным. Но мы следаки. И если отвлечься от симпатий и допустить, что Плескач-младший — не робкий Лёвушка, каким хочет казаться, а тайный волчара, то всё сходится. Исполнитель — бывшая однокурсница из химлаборатории, которую когда-то сам внедрил и которая явно нуждается…Да и повод налицо.

— Что еще за повод?! Куличенок чего-нибудь нафантазировал? — огрызнулся Заманский, больше всего опасаясь, как бы дотошный Лукинов не прознал про ссору отца и сына. И — будто накаркал.

Оказалось, Лукинов заново передопросил всех арендаторов с восьмого этажа. И — кто ищет, тот обрящет — обнаружил ранее не опрошенного соседа, вернувшегося из отпуска.

— Так вот, — Лукинов со значением побарабанил пальцами по обложке уголовного дела. — Восьмого утром человечек этот проходил по коридору мимо салона Плескачей. Дверь у них сейфовая — сам видел. Обычно наглухо заперта, а тут кто-то не додавил и — осталась приоткрытой.

— Ну?!

— Он слышал возбужденные голоса отца и сына. С его слов, Зиновий истошно кричал, как человек, выведенный из себя. Грозил, что лишит наследства.

— А что сын?

— Это он не разобрал. Огрызался глухо. Но главное-то он расслышал!

— Мало ли какой отец сыну в сердцах не грозит! — вяло возразил Заманский.

— Может, и так. Только Лев Плескач об этой ссоре не упомянул. А разговор-то всё переворачивает. Тут не просто мотив — чистый огурчик! В общем, Куличенок настаивает на аресте Льва Плескача как организатора убийства. Он убежден, что в СИЗО додавит его очными ставками и расколет обоих — и убийцу, и заказчика.

— Этот, да. Этот расколет, — неприязненно процедил Заманский. — Этот, если надо, кролика расколет, что тот по пьянке медведя удавил. А ты сам?! Неужто поверил?

— Знаешь, Григорьич, — Лукинов виновато вздохнул, — похоже, в этот раз Куличенок прав. Всё на младшем Плескаче сходится.

Это Заманский и сам видел.

— К тому же, если я не выполню указание начальника следствия, Куличенок заберет дело к своему производству и арестует без меня. Честно говоря, только и ищет повод лавры на себя перетянуть. Тем более, когда осталось, считай, дырку для ордена просверлить. Не каждый раз такое звонкое убийство раскрыть удается. Представляешь, какой общественный резонанс? Еврей-сын коварно убивает еврея-отца из-за мошны. По нынешним временам, — в самый цвет. — Он зло сцыкнул.

Заманскому сделалось скверно. Зная цепкость Лукинова, можно было не сомневаться, что дело вскоре обрастет множеством косвенных улик против младшего Плескача. И если даже сомнение поселится в Лукинове, то это чувство неведомо его начальнику. Лукинов прав: шанс раскрутить резонансное дело Куличенок не упустит, а значит, из этой паутины Лёвушке выбраться не удастся. И всё это случилось усилиями самого Заманского. Мало того, что он не оказался рядом с другом, нуждавшимся в его помощи, и друг погиб. Так после его гибели прилетел за тысячи километров, не пожалев времени и денег, — и для чего? Получается, чтоб безвинно засадить в тюрьму его любимого сына. Вот уж удружил, так удружил.

— Дай мне пару дней, — попросил Заманский.

Лукинов нахмурился.

— Ты моей интуиции еще веришь? Так вот, Лёвушка к убийству отца не причастен!

На лице Лукинова появилась кислая мина.

— Хотя бы день!..

Лукинов безнадежно вздохнул. Отказать Заманскому он не мог. Когда-то, стажером, он потерял портфель с уголовным делом. Наутро явился с повинной к шефу-наставнику. И Заманский, славившийся поразительной памятью, никому не сказав, за два дня восстановил утраченные материалы.

— Что ж, — буркнул Лукинов. — Впереди выходные. Смоюсь втихаря на фазенду. Хотя, конечно, после наполучаю полной мерой… Если что, вот мой резервный телефон. На твой звонок отвечу.

Заманский неловко улыбнулся. Улыбка эта Лукинову решительно не понравилась.

— Имей в виду, если подозреваемый сбежит, меня уволят, — скупо напомнил он.

Заманский, подхватив барсетку, заспешил к выходу.

— Я на Узловую, — бросил он на ходу.

Его нагнал унылый голос Лукинова.

— Когда меня вызвездят с работы, приеду к тебе в Израиль, — трудоустроишь евреем.

Заманский с притворной бодростью взметнул кулак.

…Он едва успел отпрыгнуть в сторону. Дверь распахнулась от сильного толчка снаружи. В проеме, тяжело дыша, опиралась на деревянную клюку костистая женщина лет пятидесяти с морщинистым скуластым лицом. Мокрая косынка сползла с головы и едва держалась на плече старенького пальто. Но женщина этого не замечала.

— Кто здесь?.. Мне к следователю надо, — низким прерывающимся голосом объявила она. Блуждающим взглядом оглядела обоих мужчин. Определила в Лукинове, сидящем за столом, главного. — Валька, она что, впрямь?.. Позвонили, будто в тюрьме…

Следователи переглянулись: нетрудно было догадаться, что перед ними стояла мать Валентины Матюхиной.

— Надо же. А я как раз к вам собирался, — обрадованный Заманский подхватил стул, усадил на него потрясенную женщину.

Та неловко, опираясь на клюку, сползла на сидение:

— Так за что?!

Лукинов заглянул в бумаги.

— Вы Анна Геннадьевна Матюхина? — уточнил он.

— Давай уж: Нюра, — поправила визитерша. — Всю жизнь в Нюрах прожила, обвыклась.

— Ваша дочь арестована за убийство антиквара Зиновия Плескача.

— Как это за убийство?.. — губастый Нюрин рот в поисках глотка воздуха широко раскрылся, глаза налились кровью. — Вы что ж это: если власть, так всё можно? Управы уж нет? У девки дите больное в доме, без мамки не засыпает, а вы ее, безвинную… Списать, что ль, больше не на кого?! Да я по всем прокурорам пройду!..

— Ваша дочь сама призналась в убийстве, — Лукинов положил на стол протокол допроса подозреваемого. Перевернув, отчеркнул пальцем строчки признания.

Нюра непонимающе посмотрела на следователя, прищурившись, склонилась над текстом. Тяжко разогнулась.

— Без очков я… Ой, дурища девка! Ой, дурища! — запричитала она. — Головой в омут!.. Или, може, пытали?

Лукинов хладнокровно заверил, что ни пыток, ни насилия не было.

— Тогда чего ж на себя наговорила?

Нюра поскребла голову.

— Валька не убивала, — объявила она решительно. — Можете мне поверить.

Лукинов усмехнулся:

— Какая ж вам вера, если вы, чтоб дочь выгородить, соврали, будто она ночевала у вас, когда на самом деле она была в Туле?

— Так я разе про убийство соврала? Кто ж тогда такое мог подумать?.. Это всё из-за пачкуна.

Следователи выжидательно подсели поближе. Нюра заколебалась:

— Вкрутит мне после Валька, что без разрешения… Ну, да не о том нынче страх. Пачкун — это ейный городской хахель.