Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Как же, забудешь тут, — обиделся Арташов. — У меня только вчера двое погибли. В том числе последний офицер.

— Не у тебя одного, во всем корпусе потери. Дорого нам этот Рюген дался, — Полехин нахмурился. — Что зыркаешь? Думаешь, сотни на смерть послать легче, чем двоих?

— Полагаю, легче. Вы эти сотни на корпус делите. А у меня они считанные.

— Ишь, каков! — Полехин оборотился к притихшим дамам, приглашая их оценить дерзость подчиненного и собственное, генеральское долготерпение. Но в глубине суровых глаз проблескивали лукавые лучики. Эти хорошо знакомые Арташову лучики стирали с тяжелого лица простецкое выражение, за которым прятался очень умный и наблюдательный, битый-перебитый жизнью мужик.

В дверь протиснулась потеющая от страха физиономия старшины Галушкина, из-за спины которого выглядывал Горевой. Полехин поманил Галушкина пальцем.

Старшина выдохнул и, старательно чеканя шаг, двинулся к генералу. В левой его руке вверх-вниз ходил зажатый в кулаке лист бумаги.

— Давай, давай, — поторопил Полехин. Пробежал глазами содержимое листа.

— Десять килограмм шоколада? — переспросил он с показной суровостью. — Не слипнется?

Старшина в ужасе сглотнул.

— Так мал мала ведь, товарищ генерал, — горячо зашептал он. — Глядеть больно, какие тщедушные!

— Рассчитали, как вы и приказали, на неделю, — дополнил Горевой, под взглядом генерала браво подтянувшись.

— Тушонки пару ящиков вписать? Или лишним будет? — шутливо обратился Полехин к Невельской.

— Не-не-не! — Невельская, утратив дар речи, затыкала пальчиком в докладную. — То есть непременно.

Полехин, вошедший в роль благодетеля, выдернул из кармана самописку, начал было писать, раздраженно потряс ее и лишь после этого сумел вписать строку.

— Так. А тут что? «60 пар женской обуви малых размеров». Это непросто будет. Но поищем. Поглядите, ничего не упустили?

Он показал содержимое Горевому. Тот, плохо скрывая волнение, коротко, по-военному, кивнул.

Полехин подтянул требование, вывел наискось: «Начальнику АХО. Где угодно изыскать и выдать. Об исполнении доложить».

Подписанное требование протянул старшине:

— Завтра же получить!

Перевел строгий взгляд на Арташова:

— Сами догадаться не могли… Пойдем-ка, прогуляемся к морю, капитан.

С видимой неохотой Полехин выкарабкался из обволакивающего кресла, с галантностью гиппопотама склонился перед дамами:

— Спасибо за чай. Насчет сирот ваших позаботимся. А пока, считайте, оставил вас под охраной.

— Главное, чтоб не под конвоем, — сострил Горевой. На него скосились.

Полехин нахмурился.

— Конвой — это еще заслужить надо, — значительно отшутился он. — А про вас мы пока знаем, что делаете доброе дело. Вот и продолжайте.

— Спасибо, генерал, — баронесса поспешила загладить неловкость. — Вы здесь всегда желанный гость.

— Надо думать, — ироническую улыбку Полехина разглядел лишь идущий следом Арташов. Он же, единственный, успел заметить радостное рукопожатие Невельской и Горевого, — генеральская благосклонность стала для них нежданной индульгенцией.

На крыльце с автоматом наперевес застыл Петро Будник, у калитки — в плащ-палатке старательно тянулся в струнку Магометшин, — караулы были расставлены.

Покряхтывая, Полехин прошествовал к воротам, за которыми обстукивал колеса генеральского «мерседеса» водитель. В стороне, привалившись к металлической решетке, переговаривались двое охранников. При виде генерала все трое выжидательно вытянулись.

Но Полехин, отмахнувшись, в сопровождении Арташова пошел к берегу.

Море открылось сразу, едва вышли из кустарника в дюны.

Полехин прошел к огромному, заросшему валуну у края невысокого обрыва, ощупал мох на поверхности камня, уселся. С сапом втянул в себя пропитанный йодом воздух. Вгляделся в волны, что с глухим рыком лизали побережье острова.

— Балтика! — протянул он. — Слышь, Арташов, как рычит. Не любит нас с тобой. Ничего! И пес побитый порыкивает. А после ластится к новому, понимаешь, хозяину. Побили — теперь приручим!.. Чего озираешься?

Арташов встрепенулся, поймав себя на том, что краем сознания изучает открытую местность вокруг, прикидывая, где можно укрыть генерала в случае опасности. Поймал — и сам себе изумился: прятаться больше было незачем. Но подсознание продолжало воевать.

— Ты, кстати, хоть знаешь, в чьем доме оказался? — полюбопытствовал генерал.

— Знаю.

— Зна-аю! — передразнил Полехин. Озадаченно потряс залысой головой. — Всё-таки любопытные коленца жизнь отхватывает. В Первую мировую германский флот в Финский залив пожаловал. В Петроград захотели прорваться. А знаешь, что спасло город, а считай, и революцию? Не смогли преодолеть минно-артиллерийскую систему, разработанную адмиралом Эссеном. А вот теперь мы с тобой вышли на германскую Балтику. И в кого утыкаемся? Опять в фамилию Эссен, от революции сбежавшую. Такая вот круговерть судеб в природе.

Он огладил крутой, в складках затылок.

— Ты-то как к ним угодил? Других домов, что ли, не было?

— Сами видели. Поблизости ничего.

— Положим, видел. Хотя, если и были, тебе б наверняка этот достался. Вот если по всему побережью, — он повел лапищей, — одну-единственную коровью лепешку оставить, ты в нее как раз и угодишь.

По раздражению, овладевшему генералом, Арташов сообразил, что разговор затеян неспроста.

Полехин вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул подчиненному:

— Твоя работа?

Даже не развернув, Арташов узнал потерянный листок.

— Видно, когда в штабе был, из сумки выпал, — объяснился он.

— Это что, семечки, чтоб выпадать?! — рявкнул Полехин. — Вслух читай.

Арташов уныло вздохнул:

— Товарищ генерал! Тут ничего крамольного. «Страна из крови и огня», — так война же.

— А многоликий произвол — конечно, Гитлер, — в тон ему догадался Полехин. — Ты это попробуй особистам объяснить. У них отобрал. А если в следующий раз меня не окажется?

Оглядел унылого подчиненного:

— Допустим, не можешь не марать бумагу. Прет изнутри. Понимаю, с природой не поспоришь. У самого иной раз поносы бывают. Так пиши как все люди: о зверствах фашистов, о матерях, не дождавшихся сыновей, о подвигах. Да хоть о разведчиках своих. Вы ж такого повидали, что другому писаке ста жизней не хватит, чтоб осмыслить. А у тебя под рукой. И главное — всё по правде будет.

— Всё, да не всё, — пробормотал Арташов. Под подозрительным генеральским взглядом опамятовал.