Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Прости.

Боясь передумать, выскочила в коридор. С затуманенными глазами вбежала по лестнице на второй этаж и едва не сбила Невельскую.

— Машенька! — перехватила ее та. — У нас тут всё кипит.

Лицо престарелой кокетки озарилось восторгом.

— Господи! Вот ведь судьба. А что я тебе всегда говорила? — затараторила Невельская. — Вот мне говорили, а я всё равно говорила. Помнишь же?! Вот по-моему и вышло! Я сразу по нему поняла, что это чистый, хороший мальчик. А еще говорят, случай слеп. Глупости какие! Провидение всегда благоволит влюбленным. Как же мы за тебя рады… Но почему плачешь? — наконец заметила она. Переменилась в лице. — Неужели отказался?

Маша замотала головкой:

— Я сама!

— Ты? — Невельская недоумевающе потерла виски. — Но как же? Ведь столько рассказывала!

— Не мучьте меня, Лидия Григорьевна! — Маша выдернула руку и убежала, оставив Невельскую в тягостном недоумении.

Подполковник Гулько ехал на переднем сидении «виллиса» рядом с водителем. Сзади расположились два бойца из комендантского взвода. Опустив лобовое стекло, Гулько отдавался потокам балтийского ветра, который хоть немного отвлекал его от невеселых мыслей.

Не с чего было веселиться начальнику Особого отдела корпуса. Совсем не такой виделась ему собственная будущность четыре года назад. Войну выпускник академии Гулько начинал в стратегической разведке. Готовил заброску агентов за линию фронта и с нетерпением ждал собственного задания. Всё, что происходило с ним в Москве, виделось лишь подступом к настоящему прорыву — собственному внедрению в армию противника. Только в тылу врага мостится основа для серьезной карьеры в разведуправлении.

В том, что у него получится, Гулько не сомневался. Дерзкий, готовый при необходимости рискнуть, но и умеющий терпеливо выжидать, — эти качества должны были обеспечить ему успех. Долгожданный случай представился, когда немцы вышли в район Курского бассейна. По сведениям, полученным от партизан, во Льгове абвером была организована диверсионная школа. Перед Гулько поставили задачу, — под видом сына расстрелянного большевиками дворянина добровольно сдаться в плен, добиться доверия немцев, внедриться в школу, через подполье наладить связь с центром.

Все высоколобые планы посыпались сразу. Правда, внедрение прошло удачно, документы, почти подлинные, сомнения не вызвали, ретивость перебежчика встретила у немцев понимание. Так что ему охотно предоставили возможность мстить советской власти в рядах полиции. А вот связи и рации Гулько лишился, даже не приступив к работе, — те немногие подпольщики, что оставались в городе, были выявлены гестапо в первые же месяцы. Но даже не это известие оказалось самым сокрушительным. Никакой диверсионной школы во Льгове отродясь не бывало. Кто-то из горе-подпольщиков с перепугу перепутал ее со школой ускоренного выпуска капралов. Перепутал и — сгинул. А крайним оказался Гулько. Потому что пути назад через линию фронта не было. Оставался единственный вариант — выяснить потихоньку место дислокации действующего в округе партизанского отряда и до прихода своих продолжить борьбу с фашистами в рядах партизан.

Но и здесь не повезло. Отряд обнаружили без него. Обнаружили и блокировали. Среди ночи подняли полицейских и вместе с карателями бросили в лес. Надо отдать должное партизанам, — загнанные в ловушку, они отбивались отчаянно. Так что уничтожение отряда далось большими жертвами. Среди особо отличившихся в бою был отмечен и новый полицейский. Ничего не поделаешь: репутацию ненавистника советской власти приходилось доказывать на крови.

Перед началом Курской битвы Гулько перешел линию фронта. Сообщенные им сведения позволили советским войскам овладеть Льговом с минимальными потерями.

Однако в разведуправлении данный факт зачтен ему не был. Как бы ни оправдывался агент, главное для руководства заключалось в том, что задание осталось невыполненным. К тому же люди, засылавшие его, а значит, ответственные за результат операции, к моменту возвращения Гулько со своих должностей были сняты.

Это оказалось решающим. Гулько перевели в действующую армию, где он был чужим: без связей, без надежной поддержки. Всё приходилось начинать заново. И всё-таки он не поддался унынию. Активно проявил себя в СМЕРШе, был замечен и назначен начальником Особого отдела 108-го стрелкового корпуса.

Цену нового назначения Гулько понял сразу. О командире корпуса Полехине было известно, что он близок к Рокоссовскому, а значит, вхож в военную элиту. Стать незаменимым для такого человека — значит, получить новый шанс. И Гулько поставил на Полехина. Потому, в отличии от коллег-особистов, не конфликтовал со своенравным комкором. Напротив, не было поручения, которое бы начальник Особого отдела не выполнил, не было намека, который бы не уловил. Случалось, даже серьезно рисковал, покрывая по просьбе Полехина проштрафившихся офицеров. И хоть в служебных отношениях командир корпуса сохранял с начальником Особого отдела дистанцию, но во всех серьезных вопросах с мнением Гулько считался.

О том, что Полехина планируют отозвать с повышением в Генштаб, Гулько узнал из своих источников еще до того, как войска Федюнинского захватили Померанию. Сегодня утром пришел официальный приказ. И — подкожная информация, что несколько человек Полехину разрешено забрать с собой в Москву. И когда два часа назад комкор вызвал Гулько к себе, подполковник явился ободренный, с блеском в глазах — служба в Генштабе дала бы новый импульс заглохшей карьере. Увы! Вместо Москвы начальнику Особого отдела было предписано отправиться в 137-й танковый батальон и на месте разобраться с проштрафившимся командиром.

А по дороге заехать в особняк, где разместилась разведрота, и помочь капитану Арташову в поисках угнанной в Германию невесты.

Гулько продолжал стоять. Полехин нахмурился:

— Что-то непонятно?

Гулько проглотил ком обиды.

— Слышал, что отбываете, Василий Трифонович, — намекающе произнес он.

— Да, в самом деле, — Полехин, спохватившись, протянул лапищу для прощания. — Отныне будем служить порознь.

В этом брезгливом «служить порознь» невольно проступило истинное отношение армейского чистоплюя к ретивому службисту.

От генерала Гулько вышел бурый от ярости. Потому что в момент прощания ему был указан нынешний удел: разбираться с перепившими танкистами да разыскивать баб для генеральских любимчиков.