А. Махов - Джорджоне

В отличие от друзей, которые должны были порой держать ответ перед родителями за некоторые свои поступки, Джорджоне чувствовал себя вольной птицей и ни перед кем не отчитывался. Бывало, к нему заходили друзья после очередной взбучки от родителей, чтобы услышать сочувственное слово поддержки и поделиться своими обидами.

Жизнь каждого из них была безоблачной и не требовала ни малейших усилий, чтобы чего-либо добиться, ибо знатное имя служило им верным талисманом. А вот их другу художнику надлежало каждодневно завоёвывать имя собственным трудом. К их роскоши и богатству он был равнодушен и довольствовался малым, хотя любил украсить своё новое жилище изящными безделушками и при случае пополнить собранную им библиотечку последними новинками.

Одевался он по последней моде с иголочки у лучших портных, носил щёгольские остроносые сапожки и шляпу с высокой тульей, украшенной блестящей пряжкой и страусиным пером. Ему льстило, что на улице на него заглядываются молодые красотки, и некоторые из них затем оказывались в кругу его подруг.

С ростом известности ему предлагались другие дома с видом на Большой канал, где можно было разместить более просторную мастерскую и помещения для жилья. Но он не хотел менять насиженное гнездо, где пока всё его устраивало.

Друзья Джорджоне и он сам входили в так называемую «Compagnia degli Amici» — «Сообщество Друзей», возникшее под влиянием известного литературно-философского кружка бывшей королевы Кипра стареющей Катерины Корнаро, обосновавшейся со своим двором в средневековой крепости Азоло под Тревизо. Среди прочих вопросов, интересующих интеллектуалов, здесь обсуждалась извечная этическая дилемма Virtus — Voluptas (Добродетель — Сладострастие), вызывавшая бурные споры.

Входивший в кружок поэт-гуманист Пьетро Бембо выразил эти настроения в своём известном сочинении «Азоланские нимфы». У него есть такие строфы о любви:

(Пер. Е. Солоновича)

Ему вторил литератор Бальтазар Кастильоне в своих стихах о любви с её прелестями и капризами. В их компании бывал и Якопо Саннадзаро, воспевавший любовь без устали:

(Пер. Е. Витковского)

Но наиболее полно высказался об этой дилемме поэт и эссеист Марио Эквикола в сочинении «Книга о Природе Любви», особенно в её последней VI главе «Конец любви», 27в которой остро затрагиваются противоречивые аспекты любви.

В те годы процветал музыкально-поэтический символизм, когда, например, флейта с мундштуком воспевалась как фаллос, и т. д. Такие мотивы нередко звучали в венецианской поэзии.

Гедонистические настроения с нескрываемым эротическим подтекстом невольно передались и Джорджоне. И он, и его друзья не мыслили своей жизни без радости и удовольствий. Их девиз был — ценить жизнь в любых проявлениях и ловить каждый её момент. Когда-то просвещённый правитель Флоренции поэт и меценат Лоренцо Медичи, прозванный современниками Magnifico — Великолепный — за мудрость и щедрость, в известном четверостишии, ставшем чуть ли не заклинанием для молодёжи, провозгласил:

В переводе на русский это звучит следующим образом:

Джорджоне слышал эти чеканные строки. Они прочно засели в его сознании, и он со своим юношеским максимализмом не мог не подпасть под их очарование.

Эти стихи часто заставляли его задумываться над вопросом о смысле жизни. Но более всего в нём разгорались те чувства, которые одолевают по вечерам. Однажды в разговоре с друзьями он услышал, как кто-то сослался на слова недавно скончавшегося в расцвете лет философа и поэта Пико делла Мирандола, чьё имя пользовалось особым почитанием среди венецианских гуманистов: «Любовь — это желание наслаждаться красотой, однако не всегда само желание есть любовь». 29

Джорджоне не мог не согласиться с такой сентенцией, поскольку ему часто приходилось задумываться над мучительной дилеммой, когда чувства к очередной пассии вдруг охладевали, а её красота по непонятной причине переставала его вдохновлять. Им овладевало беспокойство, а по ночам снились кошмары, как и герою «Любовных битв во снах Полифила», чья фантазия не знала предела, порождая всё новые чувственные видения и кошмары.

С того самого момента, как художник чувствует в себе наличие сверхъестественных сил, к нему приходит осознание возложенной на него ответственности. Его начинают одолевать сомнения и муки творчества. Так и Джорджоне, рано осознав, сколь много ему отпущено природой, первейшим долгом считал превзойти своими творениями не только предшественников, но и самого себя, а это редко кому удаётся. Как говорил Леонардо да Винчи, художник, который ни в чём не сомневается, «немногого достигает».

Когда родители кого-то из друзей, спасаясь от духоты, отправлялись в загородные имения на материк, в доме устраивались весёлые пирушки. Тон задавали приглашённые гетеры, знающие своё дело. Обычно после оргий наступало горькое похмелье, когда никого не хотелось больше видеть. Но если над voluptas одерживала верх virtus , Джорджоне вновь оказывался во власти своего творческого гения, и тогда никакие соблазны были не в силах сбить его с пути. В такие дни он с головой уходил в работу, забывая о еде и путая ночь с днём, пока, обессилев, не валился с ног и засыпал беспробудным сном.

Однако стоило ему оторваться от дел и покинуть мастерскую, дабы немного проветриться или повидаться с кем-то из друзей, как уличная толпа его захлёстывала, и он невзначай сталкивался с новой красоткой, которая, словно призрак, то исчезала в людской толчее, то вновь возникала и манила. Пленённый загадочной незнакомкой, он в который раз оказывался во власти сладостных мук, и на память приходили стихи обожаемого им Петрарки, по которому он часто поверял свои чувства:

(Пер. Вяч. Иванова)

В итальянском толковании эстетики обычно рассматриваются два типа любви: любовь низменная, чувственная, телесная — и любовь возвышенная, созерцательная и духовная, между которыми не всегда существует полюбовное согласие.