Павел Бирюков - Биография Л.Н.Толстого. Том 3

У меня есть неоконченные повести «Воскресение» и другие. Я последнее время занимался ими. Так вот я хотел бы продать их на самых выгодных условиях в английские или американские газеты и употребить вырученное на переселение духоборов. Повести эти написаны в моей старой манере, которую я теперь не одобряю. Если я буду исправлять их, пока останусь доволен, я никогда не кончу. Обязавшись же отдать их издателю, я должен буду выпустить их tels quels. Так случилось со мной с повестью «Казаки»: я все не кончал ее; но тогда проиграл деньги и для уплаты передал в редакцию журнала. Теперь же случай гораздо более законный. Повести же сами по себе если и не удовлетворяют теперешним требованиям моим от искусства, – не общедоступны по форме, – то по содержанию не вредны и даже могут быть полезны людям. И потому думаю, что хорошо, продав их как можно дороже, напечатать теперь, не дожидаясь моей смерти, и передать деньги в комитет для переселения духоборов».

Не надеясь выручить за это достаточно, он обратился письменно к целому ряду лиц, прося оказать денежную помощь для переселения духоборов. Таких писем он написал около 20. Вот для примера одно из них:

«Милостивый государь Александр Николаевич! Обращаюсь к вам с просьбой о денежной помощи кавказским духоборам. Люди эти, как вы, вероятно, знаете, старались исполнить в самой жизни учение Христа, которому они следуют, не могли исполнить требуемой от них правительством воинской повинности и за это подвергались гонению, которое вследствие грубости кавказской администрации дошло до страшной жестокости. Отказывавшихся истязали, запирали в тюрьмы, ссылали в худшие места Сибири, где и теперь страдают сотни лучших людей, разоряли их селения, высылали целые семьи из их жилищ в татарские деревни. Измученные всем этим духоборы просили о позволении им выехать за границу, им разрешили, но в последние годы их так разорили, что у них нет средств для переезда в Канаду, где им предлагают земли. Их всех выселяющихся около 7.000 человек. На переезд по морю и по железным дорогам им нужно по крайней мере по 100 руб. на душу, а у них, продав все свое имущество (большая часть уже продана), наберется не более 300 тысяч. Правда, есть добрые люди в Англии и России, которые пожертвовали и жертвуют, но все-таки недостает очень много.

Подписка для этой цели не разрешается, и потому мы решили просить богатых и добрых людей помочь этому делу. И вот я обращаюсь, к вам, прося вас дать сколько вы найдете возможным для этого несомненно доброго дела.

Пожалуйста, отвечайте мне в Тулу и заказным письмом.

Уважающий вас Лев Толстой ».

И пожертвований скопилось значительное количество, давшее возможность благополучно переправить всех желавших выселиться в Канаду.

Раз решившись закончить новый роман «Воскресение», найдя оправдание для своей художественной работы, к которой так часто влекло его казавшееся ему грешным желание, Л. Н-ч отдается этому делу со всей страстностью.

Осенью он пишет Черткову:

«Я не знаю, хорошо или дурно – очень пристально занят «Воскресением». Многое важное надеюсь высказать. Оттого так и увлекаюсь. Мне кажется иногда, что в «Воскресении» будет много хорошего, нужного, а иногда – что я предаюсь своей страсти.

Я теперь решительно не могу ничем другим заниматься, как только «Воскресением». Как ядро приближается к земле все быстрее и быстрее, так у меня теперь, когда почти конец: я не могу ни о чем – нет, могу, – могу и даже думаю, – но не хочется ни о чем другом думать, как об этом».

К осени работа Л. Н-ча настолько подвинулась, что в сентябре он прочел «Воскресение» вслух собравшимся у него гостям.

Марья Львовна писала мне 18 сентября:

«..Гостил Стахович. При нем папа читал вслух «Воскресение», и это было у нас большое событие».

Наконец в октябре Л. Н-ч нашел возможным уже заключить условие с издателем «Нивы», А. Марксом о печатании в его журнале «Воскресения».

Приводим здесь текст этого договора:

«Адольфу Федоровичу Марксу.

Предоставляю редакции «Нивы» право первого печатания моей повести «Воскресение». Редакция «Нивы» платит мне по тысяче рублей за печатный лист в 35000 букв.

Двенадцать тысяч рублей редакция выдает мне теперь же. Если повесть будет больше двенадцати листов, то редакция платит то, что будет причитаться сверх 12000; если же в повести будет менее двенадцати печатных листов, то я или возвращу деньги, или дам другое художественное произведение.

Лев Толстой ».

12 октября 1898 г.

Само печатание романа должно было начаться с марта следующего года сразу на всех главных европейских языках. Это было исполнено и доставило Л. Н-чу немало хлопот.

Мы должны вернуться несколько назад, чтобы упомянуть о событии этого года, достойном внимания.

28 августа этого 1898 года Л. Н-чу исполнилось 70 лет.

Мудрой русской администрации показалось весьма опасным не только празднование, но даже разговоры и рассуждения об этом «страшном» событии, и вот является секретный циркуляр по всем органам печати с запрещением говорить и печатать что-либо о предстоящем 70-летнем юбилее Льва Толстого.

Этот комичный циркуляр, конечно, наложил «хранение на уста» печати, и об юбилее ничего печатано не было. Только уже значительно позже появилось несколько небольших статей.

Всю осень Л. Н-ч был занят переселением духоборов и писанием «Воскресения». В это же время в издании Черткова вышло новое произведение Л. Н-ча «Христианское учение», содержание которого уже передано нами в одной из предыдущих глав.

Несколько выписок из письма Л. Н-ча к Софье Андреевне дают понятие о характере жизни Л. Н-ча в это время. Семья его по обыкновению переехала в Москву, а он остался в Ясной Поляне со старшем дочерью. Насколько он ценил эту уединенную жизнь в Ясной Поляне и насколько ему трудно было переезжать в город, видно из следующего заключения его письма к Софье Андреевне:

«Ты приписываешь, вероятно, неправильное значение моему ответу Андрюше на вопрос: хочется ли мне в Москву? Как может хотеться ехать в место, где хуже. Если еду, то потому, что ты там и мне хочется быть с тобою. А место хуже и беспокойством, и отсутствием природы, и всем тем, чем деревня лучше города. Прощай, до свидания. Целую тебя».

В это время С. А-на была обеспокоена событием, которое, конечно, перейдя через телефон сплетен, разрослось во что-то огромное и страшное; в Петербурге говорили, что Л. Н-ч, встретив крестный ход, отозвался о нем неодобрительно, и крестьяне что-то неприятное сделали Л. Н-чу. С. А-на пишет об этом Л. Н-чу. Спрашивает, что случилось, и он отвечает ей так:

«Событие состоит в том, что я, наткнувшись на икону, объехал ее полями, но на станции опять встретил смотрителя, шедшего ей навстречу. Я сказал ему, что не советую предаваться идолопоклонству и обману. Мужикам же, к сожалению, в этот раз не пришлось ничего сказать. Также и мужики, кроме ласковых приветствий, ничего мне не говорили. Я удивляюсь, что ты можешь интересоваться такими пустяками. Я 20 лет и словом, и печатью, и всеми средствами передаю свое отношение к обману и любовь к истине, и даже министру писал, что, считая это своей обязанностью, я это буду делать, пока жив. Как же тебя может интересовать такой ничтожный случай? Какой дурак тебя напугал? И какое нам дело до того, что говорят в Петербурге или Казани? Целую тебя».