Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья

В середине мая 1932 года мне, как и многим моим однокашникам, удалось впервые увидеть крылатую машину. На маленькой площадке возле деревни Лужки приземлилась группа самолетов. Занятия сразу были прерваны. Школьники вместе с учителями поспешили на аэродром.

И вот мы стоим у четырехкрылой, похожей на стрекозу машины. Улучив момент, я, вопреки запрету, провел по ее обшивке рукой и с некоторым недоумением ощутил не металл, а холщовое полотно, почти такое, из которого у меня были сшиты штаны. Откуда мне, сельскому мальчишке, было знать, что знаменитый У-2 (названный впоследствии По-2 в честь его талантливого конструктора Н. Н. Поликарпова), на котором воспиталось и выросло не одно поколение советских авиаторов, строился из дерева и обтягивался перкалем.

Когда школьники немного успокоились, один из летчиков, по возможности популярно, рассказал нам, как устроен самолет и почему он держится в воздухе. Мы, конечно, почти ничего не поняли из его объяснений, по некоторые услышанные слова запомнили крепко: "элерон", "киль", "стабилизатор". Позже кое-кто даже старался щегольнуть этими авиационными познаниями.

В отличие от многих своих товарищей я не питал особой надежды стать летчиком. И вовсе не потому, что меня пугали разные рассказы о катастрофах и пожарах в воздухе. Страха я не испытывал. Просто мне тогда и самому было неясно мое призвание. То хотелось стать учителем, таким, как Никифор Иванович Маслов, то кавалеристом, которых частенько доводилось видеть, поскольку кавдивизия располагалась неподалеку от Идрицы, в сосновом бору, то... Да мало ли желаний возникает у подростка?! Но все они хрупкие, неустойчивые.

В 1934 году, в связи с переходом на десятилетнее обучение и реорганизацией средних школ, в нашем классе осталось всего восемь учеников. Троих, пожелавших продолжать учебу, в том числе и меня, Себежский роно направил в город Великие Луки в учительский институт. Но мы прибыли туда с большим опозданием, и нас не допустили к занятиям.

Пришлось вернуться обратно.

Дома меня приняли как дезертира с фронта науки. Надо было устраиваться на работу. Вскоре подвернулся подходящий случай. Мой родственник, Николай Кухарев, пригласил меня в Ленинград. Там, на фабрике "Скороход", он работал плотником.

Рабочих рук в большом городе не хватало, и я без всяких родственных связей устроился в строительный трест. Сразу же поступил на курсы штукатуров. Не желая стеснять многодетную семью Кухаревых, которая ютилась в маленькой комнатке, я уже на следующий день распрощался со своими родичами и переехал в общежитие.

Курсы были полугодичные. Но несколько человек из пашей группы решились сдавать на третий разряд, проучившись всего три месяца. Сказалась прежняя трудовая закалка. И вот мы получаем зачетное задание: самостоятельно приготовить раствор и отделать угол карниза. В состав комиссии, которая нас экзаменовала, входил сам главный инженер треста Калюжный. Его присутствие особенно смущало ребят, и работа у нас поначалу не спорилась. Спасибо старому производственнику "дяде Феде". Своими ободряющими словами он поддержал нас. Движения паши стали осмысленными и уверенными, раствор ложился ровно. На следующий день мне и еще двум ученикам объявили о зачислении нас штукатурами в бригаду А. Никитина. Насчитывала она пятнадцать человек, отличалась слаженностью в работе.

На стройке я подружился с арматурщиком Дмитрием Шурубовым, стройным черноволосым парнем высокого роста. Мне нравились его энергия и собранность в работе, простота и внимательность к людям. Был он смел и принципиален, когда выступал с критикой недостатков. Позже я узнал, что он, хотя и ненамного старше меня, уже член комитета профсоюза стройки.

Долгие зимние вечера мы с Шурубовым частенько коротали вместе, обсуждая различные вопросы. Как наиболее грамотным молодым рабочим, комсомольская организация поручала нам проводить громкие читки газет и беседы. А вскоре нас обоих приняли в комсомол.

Активной и содержательной была деятельность нашей молодежной организации. В кружках мы изучали историю ВКП(б) и вопросы текущей политики. По выходным дням занимались парашютным спортом. 1 мая 1936 года я совершил свой первый прыжок с вышки.

Но Ленинград - город морской. Нередко к нам на стройку приходили уволившиеся в запас моряки. Затаив дыхание? слушали мы их рассказы о море, о службе на боевых кораблях, любовались формой одежды. При каждой возможности ездили на экскурсии в легендарный Кронштадт, знакомились с боевыми кораблями. Дружба с моряками навела меня на мысль подать заявление в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Документы мои приняли, и я начал готовиться к вступительным экзаменам. Но ряд обстоятельств вскоре изменил это намерение.

Ленинский комсомол, взявший шефство над Военно-Воздушным Флотом, бросил клич: "Молодежь, на самолеты!" Ленинградцы горячо откликнулись на этот призыв. По решению бюро обкома ВЛКСМ многим юношам надлежало пройти медкомиссию для определения годности к службе в авиации. В конце мая пришла повестка и мне, из военкомата Фрунзенского района. Все врачебные кабинеты я прошел благополучно и с нетерпением стал ждать результатов. Они оказались ошеломляющими: из ста двадцати членов нашей комсомольской организации только двое были признаны годными к службе в авиации. Остальных товарищей по разным причинам отсеяли ~ кого по состоянию здоровья, кого по возрасту, иных по образованию. В летные училища принимались юноши не старше 20 лет, окончившие среднюю школу. По послед нему пункту не прошел и Дима Шурубов, у которого за плечами было всего восемь классов.

Успешно прошел я и более строгую окружную медицинскую комиссию. Честно говоря, трудности, которые пришлось преодолеть, обострили у меня интерес к авиации. Как ни говори, а из каждых шестидесяти человек в летную школу принимали лишь одного. Было о чем подумать. Комсомол указывал мне дорогу в небо. Здоровье и другие данные позволяли пойти по этому трудному, но увлекательному пути. И тогда я твердо решил пойти не в Военно-Морской Флот, а в Военно-Воздушный. Окончательный выбор был сделан. Решение мандатной комиссии, утвердившей мою кандидатуру, еще больше окрылило меня.

Вечером мы долго бродили с Димой Шурубовым по улицам города, вспоминая недавние волнения. Друг признался, что завидует мне, и заявил, что обязательно поступит в аэроклуб. Это станет первой ступенью на его пути в боевую авиацию.

Забегая вперед, скажу: Дима сдержал слово. В том же 1936 году он поступил в аэроклуб, а в 1938-м - на несколько месяцев раньше меня - окончил ускоренный курс Борисоглебской школы летчиков и в звании младшего лейтенанта убыл в строевую часть.