Владимир Юрков - Командировки в Минск 1983-1985 гг.

Мы спустились в полутемный холл и вначале просто постояли рядом и посмотрели на две игры. Играли не скажешь слабо, ну и не так сильно. Так скажем – средне, поближе к слабо. Расклад был ясен – Серега обыграет всех, да и я смогу треть партий выиграть.

Скоро ребята, заметив нас, стали вопрошающе оглядываться. Пора было подписываться на игру. И ясно, что это дожжен был сделать я.

- Ну что? Сыграем!» – развязно, по-жигански гнусаво, начал я, при этом встав между столами и, опершись руками о края, стал немного покачиваться. – А то грустно как-то в номере сидеть.

- Давай, если умеешь!» – последовал ответ.

Мы встали к столам таким образом, чтобы видеть друг друга.

У меня игра складывалась отлично. В том смысле, что бить меня было не за что. Хотя я и оказывал сопротивление, но перевес был явно на стороне моего противника, что его, естественно, очень радовало. А вот у Сергея Ивановича дела шли, в этом плане, не столь благополучно – он выигрывал и выигрывал конкретно. Пока я вел одну партию, он сменил уже трех партнеров. С одним парнем игра была вообще очень коротка. Его подача – щелк и парень идет за шариком. Подача Сергея Ивановича – парень идет за шариком. Получалось, что нас все-таки будут бить.

К тому же, я, каким-то образом, с минимальным перевесом, но свою партию выиграл. А Сергей Иванович остался без соперников, потому что тот, который проиграл мне не собирался с ним играть.

- Все, пиздец! – сказал парень, который пустил нас поиграть –

Пойдем за Рябым и Костиком. После этих слов все как-то разошлись по темным углам зала и притихли. Игра остановилась. Я мигнул шефу – «Ну, держись, сейчас начнется!»

Первым появился Костик, он сам нам так представился.

- Ну, че? Поиграем?» – озорно выпалил он прямо в лицо Сергею Ивановичу, вертя пальцами шарик. Парень был совсем молодой, моложе меня, видимо, только что пришедший из армии. Телосложения крепкого, роста высокого и, как говорится, руки как грабли. По виду – серьезный игрок.

Сергей Иванович неторопливо пошел к столу с каким-то «нейтральным» видом. По его лицу было не понять – хочет он играть или нет, опасается ли он соперника или нет, рассчитывает на легкий выигрыш или на поражение. Он умело скрывал свои мысли и настроение, что заставило соперника заволноваться.

Поэтому Костик, чтобы прощупать что его ждет (ведь игры шефа он не видел), набравшись наглости (все-таки Сергею Ивановичу было уже под сорок), ухмыльнулся и сказал, как плюнул: «Может форы, дать».

- Себе – процедил сквозь зубы Сергей Иванович с каменным лицом – себе возьми…

Воцарилась тишина – дело шло к драке. Все молчали.

И тут, как-то совсем по-мальчишески, неуверенно, Костик спросил – Ну играть-то будем?

- А-то – парировал Сергей Иванович – Моя подача.

Видимо Костик считался здесь лучшим игроком (забегая вперед, скажу, что через полчаса, он притащит Рябого со словами – «не выиграешь, так хоть поучишься – такой мастак!») потому, что все окружили стол и стали смотреть.

Сергей Иванович, показал ребятам класс игры. И хотя Костик был упорный соперник (я с ним и играть не стал – не имело смысла) и сопротивлялся на славу, но все равно проиграл.

- Вы очень хорошо играете – произнес Костик, закончив партию. Осознание собственного поражения заставило его резко перейти на «Вы». Он почувствовал себя уже не рядом с соперником, а рядом с тренером. «У вас интересные приемы...» – потянул он – «а давайте еще сыграем».

В общем, гоняли они Павлова больше часа, так, что он под конец и ног не волочил. Как я уже сказал, привели и Рябого, который как-то сразу резко проиграл и затих. А Сергей Иванович, поскольку устал и играть уже не мог, и ему, и всем остальным показывал некоторые приемы игры в настольный теннис.

Вечер прошел – лучше не придумаешь, хотя мы и устали как собаки, но вокруг присутствовало какое-то ощущение праздника. Нет не победы, а именно праздника, потому что я, к примеру, выиграл меньше, чем проиграл, но зато смог применить свой любимый прием – пустить шарик вдоль сетки от одного края стола до другого, таким образом, что пытаясь его перехватить, противник, ударился животом об стол.

Мы перезнакомились, рассказали, что приехали из Москвы в командировку на завод Дормаш. Ребята как раз работали на этом заводе. А а когда уже собрались уходить, то нас спросили – «А завтра? Сыграем?» «Конечно, мы здесь на четыре дня» – ответили мы.

И так все вечера мы проиграли в холле общежития. Хорошие ребята – приятные воспоминания. Им теперь уже по пятьдесят, так же как и мне. Интересно помнят ли они нас и эти наши матчи.

Однажды, возвращаясь домой, мы приехали на вокзал задолго до отправления поезда, зашли в купе, положили свои немногочисленные пожитки под нары и стали ждать отправления. Как говорят – ждать и догонять – ничего хорошего. Хотя в догонянии есть еще какой-то азарт, какое-то волнение «поймал–не поймал», а в ожидании нет ничего интересного. Скука смертная. Затаиваешься, как охотник в лесу, и ждешь. Секунды, минуты, часы проходят, а ты, словно окаменел, ты уже не понимаешь сколько прошло и сколько еще осталось – времени не существует, тебя не существует, все вокруг перестает существовать, остается только ожидание.

Чтобы немного развеяться я пошел в тамбур покурить. Сергей Иванович не курил, поэтому я отправился в одиночку. Вагонный опыт подсказывал, что поездах, как раз перед отправлением, в тамбуре собирается компания командировочных, которым совсем нечем заняться. Для них постоять, покурить, потравить байки – именно то, что нужно. За разговорами время летит быстро. Не заметишь – уже и спать пора. Поспал – а там утро – кому домой, кому – на службу.

В таких компаниях знакомились, чтобы расстаться навсегда через несколько часов, рассказывали друг другу то, что не рассказали бы и близкому другу, говорили, и правду, говорили и ложь. Но больше всего делились тем, кто где жил или откуда приехал, про то, где побывал и что повидал. Для молодого человека, коим я был тогда, такие беседы были очень и очень полезны и познавательны. Пусть во многих рассказах присутствовала доля вымысла, но все равно, они содержали то, что шло, как говорится «из первых уст», не приукрашеное или морализированое пером книжного борзописца.

Итак, я вошел в тамбур, где стояло и курило уже человек шесть. Все они были значительно старше меня. Младшему, на мой взгляд, было около сорока, а старшему вероятно за шестьдесят. Табачный дым стоял плотно, как говорится, топор можно было вешать. Но, несмотря на это, завязался какой-то увлекательный непринужденный разговор, то ли про вечно мокрую минскую погоду, то ли про жизнь командировочную.

Время понемногу шло, сигарета скуривалась… И вдруг в тамбур вошел мужчина очень неопределенного возраста. По одежде и движениям, он был похож на молодого, если только чуть-чуть постарше меня, но лицо его худощавое, желтое и, я бы сказал, изможденное, наводило на мысль о значительно старшем возрасте. В разговор он как-то не вклинился – сказал что-то пару раз очень кратко и отрывисто, а продолжить не сумел – разговор пошел мимо него. Видимо поэтому он стал привлекать к себе внимание не словами, а жестами и гримасами, как малолетний ребенок в компании взрослых, говорящих на свои «взрослые» темы. Но ему опять никто не уделил внимания, поскольку, то о чем он пытался сказать, никакого интереса ни для кого не представляло.