Иван Серов - Записки из чемодана

Жизнь показала, что я был прав, несмотря на возражения Шалина, что не надо загружать Большакова оперативной работой. Американцы воспринимали его как человека, связанного с разведкой и, неофициально, с руководством. Брат Кеннеди и другие влиятельные люди беседовали с ним более откровенно, чем с послом Добрыниным [730].

Такие же сигналы о ракетах мы получили из Швеции [731].

Была утечка информации через Пеньковского*, но мне было известно, что он уже полгода находится в разработке КГБ, и через него они скармливают нужную информацию. Поэтому Пеньковского, как серьезный источник утечки информации, выявленную его двойную и даже тройную игру во время событий на Кубе, мы вообще не принимали во внимание.

Я еще за полгода до Кубинского кризиса зарубил его выезд за границу, хотя Грибанов, начальник 2-го управления КГБ, настаивал на его поездке, видимо, с целью подбросить американцам еще какую-нибудь военно-политическую дезинформацию.

Это, конечно, обычный прием, когда имеется агент-двойник. Но я в эти игры категорически отказался играть, потому что был уверен, что Пеньковский воспользуется поездкой и сбежит. А передавать дезу он может и из Москвы, если им так хочется [732].

В середине октября стало известно, что американцы путем воздушной разведки установили и сфотографировали наши ракетные установки. Я немедленно послал донесение Малиновскому и в ЦК [733].

Еще до этого я разослал телеграмму о положении на Кубе, непорядках и беспечности кубинских руководителей. Хрущев сам позвонил мне, заявив, что нечего лезть не в свои дела, надо заниматься своим делом. Я так понял уже тогда, что неприятные вопросы нельзя докладывать в ЦК, а только приятные [734].

Далее события развивались быстро. В Америке появились сообщения, что воздушная разведка установила на Кубе до 30–40 ракет дальностью до 2000 км.

16 октября было доложено президенту Кеннеди.

20 октября президент собрал командующих войсками на совещание, которые предложили блокировать Кубу морскими кораблями и совместно с бомбардировочной авиацией нанести удар по Кубе с тем, чтобы <���уничтожить> ракеты и не дать развернуться пусковым базам. <���Президент> предложил дать ноту СССР, чтобы немедленно вывезли ракеты. Все войска США приведены в боевое состояние, и призваны в армию резервисты. До этого Кеннеди заявил протест СССР по этому вопросу.

22 октября стало известно, что выступит президент Кеннеди.

Ночью 22 октября в 1.00 (час) мне позвонил дежурный и передал приказание Захарова немедленно прибыть в Министерство обороны. Я схватил свою «шкоду» и полетел в Москву, местами ехал на красный свет светофоров.

Прибыв в Министерство обороны, мне М. В. Захаров сказал: «Сиди тут, а мы поехали в Кремль. Через некоторое время хочет выступить по радио президент США по вопросу, касающемуся Советского Союза».

Я быстро настроил два радиоприемника, посадил у них переводчика и стенографиста.

Через полчаса президент США начал выступать, заявляя о том, что русские на Кубе установили ракеты, в том числе дальнего действия, и США требуют от советского правительства немедленно убрать их, в противном случае вся ответственность за последствия ложится на Советский Союз. Вот коротко содержание [735].

Мне каждые 5 минут ложились на стол отпечатанные листы выступления президента. Когда уже были три листа, звонит Малиновский и говорит: «Что известно?» Я ему сказал: «Пока три листа». Он говорит: «А почему так медленно работаете?»

Вот дурак! Ведь выступает президент, а не я наговариваю листы. Закончил свою тираду: «Высылай скорей эти листы в Кремль». Я послал.

Потом позвонил в КГБ Семичастному, а у них ничего нет. Я говорю: «Что же вы, чекисты, не организовали?» — Молчат.

Когда президент закончил, я послал все его выступления в Кремль и к утру вернулся домой. В Кремле Хрущев и иже с ним решили вывезти ракеты обратно [736].

Когда пошла информация, и снимки наших ракет и солдат рядом с ними, я показал Малиновскому, тот сказал: «Я посылать в ЦК не буду». Тогда я попросил Малина, помощника Хрущева и моего хорошего приятеля, передать их Хрущеву. Тот передал [737].

Через пару часов позвонил мне и сказал, что докладывал. Хрущев посмотрел, отодвинул материалы от себя, как ежа, и ничего не сказал. «Совершенно не переносит неприятного», — добавил Малин.

Большаков сыграл ключевую роль в критические семь дней и ночей Карибского кризиса. Он передавал все записки Хрущева Р. Кеннеди*. Свою роль в достижении компромисса сыграл бывший посол США в Москве Томпсон*.

К сожалению, предательство Пеньковского и, как теперь известно, Полякова* отрицательно сказались на нашей оценке военной обстановки, потому что американцы нанесли удары по нашей резидентуре [738].

Объявление блокады Кубы стало для нас неожиданностью. Хотя у нас в США был преданный нам сильный источник, видный деятель республиканской партии и ответственный сотрудник Госдепартамента [739].

Он был русский по происхождению. Он в личной жизни был одиноким человеком, его бросила жена, которая происходила из влиятельных кругов. Он не был завербованным агентом, а добровольно передавал исключительно ценные копии документов Совета нацбезопасности Америки.

Он делал это через своего помощника, который поселился в Америке после войны. Он был русским перемещенным лицом и открыл в Вашингтоне бюро автоуслуг, т. е. заказ такси, лимузинов и прочее.

Однако решение американского правительства о блокаде Кубы было принято очень быстро, и немногие знали об этом. Поэтому наш информированный источник не знал об этом решении. Пришлось Хрущеву проглотить эту неприятность.

Из ряда перехваченных нами телеграмм было ясно, что Госдеп не информировал американские дипмиссии во Франции, Германии, Англии и Японии о начале советско-американских консультаций, чтобы урегулировать кризис.

Большакову американцы доверяли, как каналу связи с советским руководством, так как он переводил встречи на высшем уровне советского и американского руководства в Женеве в 1955 году и был переводчиком Жукова на встрече с президентом Эйзенхауэром [740].

Хрущев, привыкший выбалтывать наши секреты и подозревавший в этом других, как и уже писал, не ориентировал МИД, ГРУ и КГБ на подготовку к действиям в кризисной ситуации. Решения принимались с ходу. Помощник Хрущева Лебедев висел у меня на телефоне, требуя немедленных отчетов и комментариев о беседах Большакова. И особенно ревниво об этом расспрашивали Шелепин и Семичастный.

Я узнал, что Микоян находится на Кубе, только через сутки. Самый крупный провал был в том, что ядерные боеголовки на ракетах не были смонтированы на Кубе. К бою были готовы только ракеты ПВО [741].