Иван Серов - Записки из чемодана

Переселили из квартиры, где я жил, в другой дом…

Организовали наружное наблюдение за мной, которое и сразу обнаружил, подошел к сотруднику КГБ, который за мной следил, и говорю: «Ну, что будем дальше делать, куда пойдем?» Он растерялся и говорит: «Не знаю». И ряд других подлостей.

…Мы должны учесть наши недостатки в изучении людей. Нам очень неприятно, что в наших рядах оказался предатель. Но это не значит, что мы должны опустить руки и бездействовать. Мы должны усилить бдительность, особенно к людям, проявляющим неположенный по должности интерес, и не допускать впредь в наши ряды предателей.

У нас ежедневно сотня офицеров общаются с иностранцами по должности, поэтому бдительность везде нужно соблюдать. Но нельзя допускать ненужной подозрительности, которую некоторые могут использовать и для сведения личных неприязненных отношений. Партбюро должно в этом отношении тщательно следить и одергивать таких сотрудников.

В пятницу в КГБ проходило совещание, где зам. председателя Банников* приводил примеры нездоровых явлений, когда сотрудники начали говорить друг на друга, кто общался с Пеньковским.

Он разъяснил им, что Пеньковский был такой пройдоха, что ко всем лез, потом бравировал знакомством с начальниками из КГБ.

Конечно, и сотрудники КГБ не могли сразу распознать предателя. Поэтому надо подходить тут принципиально, по-партийному, если что-нибудь заметили за сотрудником нечестное, надо не шептаться в кулуарах, а пойти к начальнику или секретарю парторганизации и сказать, после чего тщательно разобраться и объективно решить вопрос.

И об этом решении сказать заявителю, так и тому, на кого заявили.

В данном случае Пеньковский нанес нам ущерб:

а) он назвал офицеров, с кем учился в Военно-Дипломатической Академии, а также с кем служил. А они находятся за кордоном на официальных должностях. Этих мы предупредим, и вас.

б) Он назвал 3 человек, которые за границей имели на связи доверенных лиц по образцам. Это уже хуже.

в) Пеньковский ни одного нашего агента не знал, так как не был допущен к оперативной работе, а каких-либо поручений из Управления он не получал.

Что мы сейчас сделали:

1. Приняли меры предосторожности за границей, а Военных Атташе ориентировали об этом.

2. С руководящим составом Управлений, а в Управлениях со служебным и партактивом провели совещания с разъяснениями этого случая.

3. Всем нам необходимо повысить ответственность начальникам Управлений и особенно кадров по проверке и отбору наиболее проверенных и достойных для закордонной работы, улучшить партийно-воспитательную работу и изучение людей, удвоить энергию по выполнению возложенных на нас задач.

Во всех партийных организациях Управлений необходимо ещё раз разъяснить этот позорный случай, повысить требования по соблюдению военной тайны, по повышению ответственности за выполнение поставленных задач с учетом усложнившейся обстановки в смысле контрразведки в основных странах.

Сейчас они передают по радио, правда, это давно начали, примерно с 47 г. разоблачительные статьи по делу Лонгсдейла (из КГБ), Воссела [759], Сташинского и других, изображая, что СССР наводняет шпионами их страны.

По вопросу перевода предатели Пеньковского из Артиллерийской Академии в ГРУ я хорошо помню следующее.

Примерно месяца через три после моего назначения в ГРУ ко мне обратился начальник Управления т. Ляхтеров* и просил разрешения принять на работу в его Управление бывшего разведчика, хорошо знающего иностранный язык, заканчивающего Ракетные курсы Артиллерийской Академии.

При этом он добавил, что он его знает, а также дают положительную характеристику офицеры Управления Засорин* и другие.

Я ответил Ляхтерову, что надо посмотреть личное дело, а затем уже рассматривать этот вопрос.

Через несколько дней Ляхтеров и, возможно, начальник Управления кадров т. Смоликов зашли ко мне с материалами.

Просматривая личное дело, я прочел последнюю аттестацию на Пеньковского, где была отрицательная аттестация, оставленная Военным атташе [760]. Я упрекнул в несерьезном подходе к предложению и сказал, что такого принимать нельзя. Мне на это Лятеров ответил, что сам Военный Атташе оказался нечистоплотным и за неправильное поведение уволен в запас.

На справке, которая лежала передо мной, я написал, как теперь уже ясно, непродуманную резолюцию: «Не изменив содержания аттестации, данной Руденко, невозможно использовать в разведке».

Какой смысл я вкладывал в это решение: за прошедшие 3–4 года с тех пор, как написана аттестация, человек мог измениться, устранить недостатки, тем более что он продолжал служить в Советской Армии и учиться на ракетных курсах, куда не всякого офицера допускают. Поэтому при очередной аттестации изменится и содержание аттестации.

Я был уверен, что Ляхтеров и Смоликов так это и поняли, потому что, прослужив по 40 лет к тому времени в Армии, сами десятки раз составляли аттестации. Они также отлично знали, что никто не может изменить утвержденную аттестацию на офицера, кроме начальников, ее подписавших. И наконец, они знали, что начальник, у которого офицер прослужил менее 1/2 года, не имеет права его аттестовать.

Поэтому распущенный слух, что якобы мою резолюцию подчиненные поняли как намек на ее переделку, не состоятелен и является злостным вымыслом.

Через некоторое время мне позвонил Варенцов, очевидно, после того как ему стало известно о моем отрицательном отношении к приему Пеньковского.

Варенцов начал расхваливать Пеньковского, что он его знает десятки лет с хорошей стороны, что он воевал. Я возразил Варенцеву, указав, что на него плохая аттестация Военного Атташе. Он на это сказал, что он сейчас кончает ракетные курсы и имеет блестящую характеристику и просил ещё раз рассмотреть этот вопрос.

Я дал Указание Смоликову проверить и собрать все материалы. Он в конце разговора сказал, что ему также звонил Варенцов.

В дальнейшем ещё раз т. Смоликов приходил с документами и справкой на Пеньковского, из которых было видно, что он уволен приказом начальника Ген. Штаба, и тогда сказал Смоликову, <���что> я по-прежнему не согласен…

Через несколько дней, встретив меня, Варенцов вновь расхваливал Пеньковского, на что я ответил, что больше добавить ничего не могу к тому, что сказал. Я считал, что на этом вопрос закончен.

Никому из подчиненных я не давал указаний ни о приеме Пеньковского в ГРУ, ни о переделке его аттестации. Это подтверждается документами: приказом о зачислении, подписанным т. Роговым, и аттестацией, подписанной т. Ляхтеровым и утвержденной т. Роговым.