Всеволод Иванов - Красный лик

Население особняков Гагаринской и Шпалерной в летнее время мчалось в шикарных вагонах Международного Общества за границу; уютные курорты Германии, тихая Флоренция, перезвоны колоколов Сан Джеминьяно, блистательная олеографичная Ривьера — всё принимало толпы российских бар, которые там отдыхали :

От чего же они отдыхали там, эти петербургские люди, эта соль земли «с туманных берегов Финского залива»?

От некоего страха, от какой-то постоянной бесконечной тревоги:

— Как бы дома чего не вышло!..

— Ах, за границей так спокойно! — говорил мне один сановник под памятником Чехову в Баденвейлере. И Чехов зорко смотрел в расстилающуюся перед ним долину.

И в самом деле. Обучаясь премудростям германской мысли в тихом Гейдельберге, прогуливаясь по знаменитому Философенвег, по полугоре над Неккаром, когда напротив из-за долины сиял золотой месяц, в сумеречном германском лесу, среди готовой декорации для любого эпизода из «Нибелунгов», я чувствовал этот мир. Шёл навстречу мне человек, и его тёмная тень была воздушна.

— Добрый вечер! — сказал он, поравнявшись со мной…

— Добрый вечер! — ответил я ему, и тихий звон колокола, отбивавшего часы, разнёсся снизу с ратуши.

А какое чувство пробуждал в вас человек, в ночное время встретивший вас где-нибудь на дачной прогулке в России?

Много было энтузиастов русской природы, которые говорили:

— Поезжайте, батенька, на Кавказ! Поезжайте в Алтай! Вот красота! Ну зачем все заграницы?

Но прогуливаясь по Алтаю, нужно иметь винтовку на плече; прогуливаясь по Кавказу — надо было иметь револьвер в кармане, по крайней мере. Не спорю, это тоже приятно — переживать некоторую тревогу, ждать опасности, но что делать, что толпа не любит этого. Ей нужен мир, которого не было в особняках Петербурга; население столицы прислушивалось к рокотанию глухого моря провинции и стремилось в Европу, как крысы стремятся перед опасностью с корабля на берег.

И действительно, из этого моря русской провинции, наконец, вынырнул подлинный чёрт, напугавший Петербург. Это был Распутин.

Взоры всего Петербурга были устремлены на Запад, а у престола очутился Распутин, мужик из Сибири.

Тобольской губернии, села Покровского.

Провинция прислала в столицу, набравшуюся иностранного духа, своего подлинного сына.

Мужика?

Да, но в России 95 % мужиков!

Сектанта?

Да, но в России миллионы сектантов, и православие могло существовать только потому, что оно было официальным. Сектанты теперь штурмуют былую официальную церковь и громят её покинутые твердыни.

Распутника?

Да, но сектантство в огромном своём большинстве такое, да таков и народ. Хлыстовщина, христовщина, купидоны, скакуны, бегуны — вот они, от них некуда деваться. Это ещё пережитки древних времён, последователи имён, незнаемых никогда среди «светочей русской интеллигенции», но которые прочно и крепко свили себе неожиданное гнездо в русской провинции.

Что ж удивительного, что и Распутин был таким, каковы миллионы сектантов?

М. В. Родзянко (председатель Государственной Думы) в своих воспоминаниях пишет:

— Увидав Распутина (в Казанском соборе), я подошёл к нему и, свирепо выкатив глаза, зашипел:

— Пошёл отсюда, с. с.! Мужик!

В. М. Пуришкевич писал в известном стихотворении о Распутине:

И т. д.

И в том и в другом случае одно — гневный окрик «барина»:

— Мужик! Грязный мужик! Как ты смеешь?!

Но Распутин — не случайность.

Грозное море провинции уже посылало в своё время, 125 лет тому назад, свою первую распутинскую волну, о чём позвольте напомнить здесь.

В 1794 году на русскую службу поступил камергер последнего польского короля Станислава Понятовского А. М. Елянский. Принадлежавший к скопческой секте, он обратился к императору Александру I с докладом об учреждении Божественной канцелярии. Дело в том, что в это время проживал в Петербурге известный скопец Кондратий Селиванов, почитавшийся у сектантов-скопцов живым богом… Этот Кондратий Селиванов — в прошлом каторжник…

— Наш настоятель, — писал А. М. Елянский, — в котором Дух Небесный с Отцом и Сыном соприсутствует, обязан быть при особе самого государя императора, и как он есть вся сила Пророков, то все тайны советы по неизречённой воле небесной премудрости будет апробовать. А что он устами скажет, то действительно Дух Святой устами его возвещает, ибо великая сила Божья в нём есть…

Божественная канцелярия, возглавляемая самим А. М. Елянским, и должна заведовать этой связью с живым представителем божества.

Умер и Елянский, Кондратий Селиванов «вознёсся на небо». Но они вернулись, таинственные и неожиданные, через 100 лет, в лице Распутина.

В Распутине страшная и тёмная провинция прислала своего делегата:

— Смотри-де, Петербург, воочию, кто я! Русь страшная, тёмная верой, двоеверная, распутная, преданная царю особой безжалостной любовью, хитрая, идущая теми дорогами, которые были ведомы Рюриковичам и от которых сбились Романовы… И к тому же мои методы далеко не глупы…

Революция началась с Распутина. Когда баре Петербурга убили провинциального мужика Распутина, народ перебил бар. Наследником Распутина проскочил Ленин.

Одно к одному.

— В каком веке мы живём, если вы пишете такие вещи? — спросит меня читатель.

— Если мерить по Европе, то в XX! Но мерить нам по Европе не пристало, господа! Посмотрите на О. Шпенглера: сей умный немец говорит, что Россия живёт сейчас в средневековье… Не угодно ли вам вернуться туда, господа?

Как известно, Ленин пошёл против провинции и занялся «ликвидацией безграмотности». То есть полуграмотный «ликвидатор» берёт безграмотных мужиков, сажает их за полуграмотный букварь и по окончании «учёбы», которое знаменуется умением написать «хфамилие», — «ликвидировавшемуся» выдаются сапоги.

Баста!

Или безграмотность ликвидируется ещё так: радио передаёт в избу, набитую мужиками и тараканами, звуки московской оперы, либо доклад о травосеянии.

Баста!

Ленину надо отдать справедливость. Он сумел своими мерами добиться того, что океан провинции плотно окружает теперь со всех сторон остров Москвы и Кремля. Всюду в газетах пишут, что всё, что может быть так или иначе отнесено к интеллигенции, находится в Москве; эмбрионы культурной городской сети сбежали туда: