Герберт Уэллс - Опыт автобиографии

Полтора года, с мая 1935 года по сентябрь 1936-го, он бился над тем, чтобы систематизировать и выразить свои основные убеждения, касающиеся образа жизни человека. С одной стороны, он задумал и писал «Анатомию бессилия», а с другой — снова и снова правил раздел «О любовных историях и Призраке Возлюбленной», особенно последние главы. Первоначальная рукопись и все в дальнейшем исправленные и замененные страницы были сохранены. По ним видно, что за эти полтора года рукопись правилась множество раз, пока 18 сентября 1936 года отец не написал в последний раз «Конец» и не сопроводил его примечанием, которое позднее вычеркнул: «В каковой день я весьма склонен написать Finis всему» [39].

Глава «Мысли о самоубийстве», написанная в 1935 году, помогает понять это примечание.

К тому времени раздел «О любовных историях и Призраке Возлюбленной» был практически закончен. В последующие годы предстояло внести кое-какие изменения, касающиеся прошлого, по большей части весьма незначительные и почти все на последних страницах главы «Мура». В основном отец сделал все, что намеревался. Эта работа объединена с «Опытом автобиографии», чтобы дать расширенное представление о его жизни вплоть до середины 30-х годов.

После этого он стал уделять основное внимание другим занятиям, но время от времени снова возвращался к «Постскриптуму», исправлял уже написанное, а также добавлял новый материал в конце, чтобы довести повествование до настоящего времени. Он начал новую, одиннадцатую, главу, включил в нее эти дополнения и назвал ее «Листки дневника», а позднее изменил название на «Последний этап». Я воспользовался этими двумя названиями, чтобы выделить одиннадцатую главу в отдельный, второй, раздел книги, так как он сильно отличается от ранних глав «Постскриптума» по форме и идее. «Листки дневника» продолжают не только раздел под названием «О любовных историях и Призраке Возлюбленной», но и весь свод мемуаров, и повествуют о жизни чувств, а также «об истории моей интеллектуальной жизни, как я изложил ее с самого начала в „Опыте автобиографии“».

Первые фразы «Записи, сделанной другой рукой» (с. 564 [40]) относятся к 1936 году, когда у отца, очевидно, зрело решение продолжать эти записки до конца своих дней. На самом же деле они кончаются в 1942 году словами: «Теперь мне больше нет до вас дела» (с. 564 [41]). После этого он прибавил лишь несколько бранных фраз о людях, которые ему досаждали, и дал первые залпы по современным университетам.

Отец не намеревался публиковать «Постскриптум» при жизни, но распорядился (с. 567 [42]), чтобы, когда придет время, он был опубликован не сам по себе, но под одним переплетом с «Опытом автобиографии» и «Вступительным словом к книге Кэтрин Уэллс», «так что мой жизненный опыт и переживания будут соизмеримы». Мы ослушались его в том, что касается публикации всего под одним переплетом. Книга получилась бы слишком громоздкая. При публикации отдельными томами тот, у кого уже есть «Опыт автобиографии», сможет купить только дополнительный том. Отец нигде не предложил название для будущего всеобъемлющего тома, и для дополнительного тома в настоящем компромиссном издании я наскоро придумал «Влюбленный Уэллс». Следует, однако, заметить, что мое название вводит в заблуждение — здесь не найти подробной истории двух браков отца, первого — с его кузиной Изабеллой, и второго — с моей матерью, Эми Кэтрин, известной под именем Джейн. Читатель найдет рассказ о них в «Опыте автобиографии».

«Постскриптум» потребовал некоторой редактуры. Отец оставил три машинописных текста книги: первый экземпляр и две копии; в первый экземпляр его собственной рукой внесено немало окончательных поправок. Осталось множество рукописных текстов и изъятых машинописных страниц. Первый экземпляр хранился в старомодной папке с пружиной, и поправки отец делал от руки, карандашом, на этом экземпляре. Изъятые страницы сохранялись, так что можно было, хоть и не без труда, проследить, как с годами менялся текст. Поправок оказалось много, и, готовя текст к изданию, надо было решить, какую именно версию того или иного отрывка предпочесть. В качестве канонического текста я почти всегда брал первый машинописный экземпляр. Трудности возникали в тех случаях, когда дополнения или поправки были внесены в 40-е годы в главы, написанные много раньше, особенно если изменялась прежняя оценка. В этих случаях я обычно отдавал предпочтение раннему варианту, написанному когда события были еще относительно свежи в памяти отца.

Мне посоветовали прибавить, что я не беру на себя ответственность за то, насколько точно отец излагает события. Как я понимаю, моя задача — публиковать написанное им, а не править, но в некоторых случаях, о которых идет речь в «Постскриптуме» и которые в других биографиях изложены несколько иначе, я сам, непосредственно, знаю, как все было в действительности, и уверен, что версии, представленные здесь, верны.

В одном-двух случаях я счел желательным кое-что (совсем немного) вычеркнуть. Особенно трудно было с главой «Мысли о самоубийстве», так как за эти годы отец несколько раз изымал ее из рукописи и потом опять возвращал. Последнее его решение было опустить эту главу, но слишком она, на мой взгляд, интересна и слишком важна для истории его жизни, чтобы ее терять. Единственный большой кусок, который я исключил, — это его рассказ о долгом и сложном споре с Одеттой Кюн по поводу ее узуфрукта {357} на Лу-Пиду; в него входит и обширная переписка, иногда яростная, иногда неприличная, а иногда не брезгующая клеветой, — в общей сложности около 15 000 слов. Спор шел в 1936 и 1937 годах, после того как они расстались; и мне показалось, что едва ли это так уж важно, чтобы оправдать столь длинное отступление.

При обдумывании всех этих проблем большую помощь мне оказал мой брат и, подобно мне, доверенное лицо, Фрэнк Уэллс, а после того, как он заболел и умер, его сын Мартин и моя дочь Кэтрин Стой. Ответственность за окончательные решения несу я,

За свою жизнь моя жена написала и опубликовала немало рассказов и еще один или два в соавторстве с нашим младшим сыном, но напечатано было далеко не все. Кое-что из написанного ею я знал, но не так уж много — она хотела состояться как писательница независимо от моего влияния. Хотела писать и преуспеть в писательстве самостоятельно. Литературные занятия отнюдь не были настоятельной потребностью ее натуры. Она вовсе не испытывала неудержимой тяги выразить себя. По природе она была даже скорее сдержанна, нежели склонна к самовыражению. Но поскольку жила она в атмосфере напряженной литературной работы, в которой особую роль играла наивозможная точность высказывания, свойственное ей стремление избегать разъяснений даже самой себе постепенно ослабевало, и она начала писать, сперва, вероятно, чтобы понять, какие, в сущности, мысли и чувства вызывает в ней жизнь, а потом чтобы передать это, пусть не всему миру, но какому-то воображаемому, близкому ей по духу читателю. Она писала не для меня, хотя изо всех сил старалась дать почувствовать мне и чувствовать сама, что не отгораживается от меня. Она не любила привлекать к себе внимание, однако чем дальше, тем чаще начинала подумывать об издании своих работ. Она послала их в разные периодические издания и через разных агентов, указав чужой обратный адрес, чтобы ее имя не связали с моим. Ее воображаемый читатель так никогда и не дал о себе знать, да и, случись ему объявиться, она, я думаю, не очень бы ему обрадовалась. Она искала выражения чему-то, что, как ей представлялось, сама толком не осознала, и, должно быть, решительно не согласилась бы ни с кем, кто стал бы утверждать, будто ему все ясно и понятно.