Игорь Назаров - Таежные отшельники

Вода в реке небольшая, перехожу вброд на другую сторону и иду вверх. У восточно-северной горы река почти под прямым углом ударяется в скалу и поворачивает на восток. А чуть выше великолепный перекат с валунами, стоками и поваленной у левого берега лисиной, под которой меня, конечно же, ждет здоровенный темноспинный хариус. Пробую рыбачить на «мушку», провожу ее по всем направлениям, но клева нет. Спускаюсь ниже к скале, где темнеют зеленые и зеленоватые ямы и ямки. Раза два «мушка» спокойно проплывает над омутами. А на третий — легкий толчок и леска сразу ослабевает, ни «мушки», ни рыбы. Леска 0,3 мм, видно, не для местной рыбы. Представляю, что там за экземпляр хариуса или ленка был! Приходится вновь настраивать удочку, менять леску. Но пока я это делал, из-за восточной горы выплыло солнце и ярко осветило реку. Заиграла, заискрилась вода на перекатах, посветлела зелень в ямах под скалой, и клев прекратился. Прошел с удочкой от скалы до нашего костра метров триста, но не из-под одного камня хариус так и не выпрыгнул. Утешением мне был завтрак из тушенки, приправленный дымом костра.

После завтрака собрались идти в избу «на речке». Нужно принести жестяные трубы, гвозди и прочие нужные в хозяйстве вещи. В 11 часов все члены нашей экспедиции во главе с Агашей выступили в путь. Минут 30 идем вдоль левого берега Ерината. Сначала, метрах в трехстах от избы, в него впадает Туй-дай, быстрая речка в устье всего шириной 3–4 метра. Агаша утверждает, что это и есть исток Абакана. Идти вдоль берега по галечнику и мелкому подлеску легко, день солнечный, настроение у всех хорошее, то и дело слышатся шутки и смех. Наш оператор бегает кругом и снимает окрестности, движение нашей группы. Кстати, к нам присоединился и Николай Алексеевич Линков из Грузии. Он живет в старой избушечке, отдельно ест и молится. Как он смеясь говорит: «Выдерживаю карантин». Только через 6 недель молитв он будет допущен к совместному молению, и то, если выдержит все испытания и каноны.

Вскоре на песке замечаю следы волка. Агаша подтверждает, что они стали размножаться и зимой она видела много следов. Тут же недалеко, в направлении к лесу, прошастал косолапый — на мягком песке четко виден «еще не остывший» след.

Вскоре Еринат подходит к восточной горе и в этом месте в него справа из распадка впадает река Курумчук, в ширину метров 10–15, примерно такой величины, как и Еринат. Говорят, что при слиянии этих рек и образуется Большой Абакан. Вот он, исток этой реки, уходящей в голубую даль, прорезывающий Саяны и тайгу, постепенно набирающий силу, чтобы через полтысячи километров влиться мощным притоком в могучий Енисей. А начинается эта река широким и довольно глубоким плесом. Перейти его здесь не представляется возможным, а нам нужно на противоположный берег. Поэтому поворачиваем вместе с рекой на север и идем еще метров 500 до переката, где, засучив бродни, переходим Абакан. Здесь мои спутники переодеваются в более легкую обувь, а я остаюсь в броднях — нет ничего другого, да и, по моему мнению, карабкаться вверх по таежным скалам в сапогах хотя и тяжелее, но безопаснее для ног.

По распадку нам предстоит подняться в высоченную гору, там будет болото, на котором мы высаживались с вертолета в 1983 году, и тропка от него поведет нас к избе на бело-пенистой речке Сок-су.

Сначала тропочка идет метров 200 вверх вдоль берега Абакана, а затем по правой стороне распадка начинает забираться вверх. Собственно, здесь уже как таковой тропки нет. Приходится карабкаться вверх под 70–80 градусов, хватаясь за ветки и камни. В этой ситуации очень помогают посохи, которые мы предусмотрительно прихватили с собой. Через полчаса — «небо с овчинку», разговоры умолкли, только Агаша еще щебечет, но и у нее появилась одышка. Временами такая крутизна и отвесы, что просто жуть! Забрались в такие дебри, что трудно даже сориентироваться, где находимся и куда следует идти дальше. Мне кажется, что нужно идти ближе к шумящей в распадке речке, но Агаша отвергает это предложение: «Не! Там-то мы не пройдем!» и забирает еще больше вправо к верхнему «берегу» распадка. Среди этого хаоса, из нагромождения скал, камней и вековых деревьев, она только одним ей присущим чутьем выбирает единственно правильное направление и путь. Время в этой изматывающей ходьбе, вернее карабканье, плетется так же медленно, как и наши ноги, а конца горе и не видно. Через полтора часа наступает «мертвая точка» — ноги как неподъемные гири и сердцу тесно в груди. Кажется, что уже ни один шаг сделать не сможешь. Делаем короткую передышку, но склон такой крутой, что сесть и расслабиться не удается. Согнувшись и упершись в колени руками, жадно хватает ртом разреженный горный воздух. Для устранения гипогликемии (понижение сахара в крови) проглатываем по кусочку сахара и конфете. Некоторым требуется и «нитронг» — тяжко сердцу. Однако долго отдыхать и расслабляться нельзя. Вновь лезем «на небо», теперь уже не на физических, а только на волевых усилиях. Через два часа вышли к болоту. Такого подъема в здешних местах я еще не проходил. Кошмар! А как же Агаша так часто преодолевает его, чтобы принести сено козам? Поистине и молочка-то не захочешь!

Далее подъем идет полого в гору и можно, отдышавшись, посмотреть по сторонам. Попадаются следы и помет медведя, в одном месте он разрыл нору барсука, и уничтожил запасы. Бывалые таежники говорят — когда барсук обнаруживает, что его запасы на зиму уничтожены, то он кончает жизнь самоубийством — на каком-нибудь дереве находит переплетающиеся веточки. Просовывает туда голову и повисает. Мы даже осмотрели все деревья возле разрытой норы, но барсука-самоубийцу не нашли.

Тропка, идущая по болотине, пружинит под ногами, местами сапоги чавкают по грязи. В таких местах четко видны следы медведя, косули, зайца. По этой тропке, правда тогда менее заметной, мы уже ходили четыре года назад, и сейчас она уверенно ведет нас к избе. Вскоре показываются красные от прихваченного морозцем кипрея, зарастающие «поля» Лыковых. Тайга быстро взялась за залечивание ран, нанесенных ей людьми. На пашнях уже подрастают молоденький березняк и малина.

Переходим речку по бревенчатому мостику и начинаем подъем в пологую горку к избе. Речка у избы, так же как и раньше, прекрасна. Стремительно она несет свои бело-пенистые воды вниз, ударяясь о лобастые камни и рассыпаясь на множество струек и миллионы брызг. Но поблизости от речки картина значительно изменилась. Лабаз, стоявший у берега, развален медведем. Да и вокруг он изрядно поработал. Изба покосилась в сторону двери, как бы присела. Возле нее много разбросанного хлама — здесь тоже наводил «порядок» хозяин тайги. Из открытой двери пахло мышиным холодом старой, брошенной людьми избы. Нагнув голову на пороге, входим, как в яму, в темную и сырую избу. Впечатление самое тягостное. Даже Агаша, качая головой, скорбно удивленно говорит: «Как жили, как жили-то?» Почти все из пожитков и утвари Агаша уже перетаскала на Еринат. Оставлено самое необходимое на случай прихода сюда — чугунки для приготовления пищи, икона и пара священных книг — для молитв. Ненужные вещи разбросаны в беспорядке по закопченной избе и придают ей еще более печальный вид. Я всегда испытываю неприятно тревожное чувство в заброшенных людьми избах, которых так много сейчас в Сибири, и поэтому спешу выйти наружу.