Нина Берберова - Александр Блок и его время

«Со студии перешли на общий разговор. Об искусстве и религии; Терещенко говорит, что никогда не был религиозным, и все, что может, думает он, давать религия, дает ему искусство… Я стал в ответ развивать свое всегдашнее: что в искусстве — бесконечность, неведомо „о чем“, по ту сторону всего, но пустое, гибельное, может быть, то в религии — конец, ведомо „о чем“, полнота, спасение… И об искусстве: хочу ли я повторить или вернуть те минуты, когда искусство открывало передо мной бесконечность? Нет, не могу хотеть, если бы даже сумел вернуть. Того, что за этим, нельзя любить… я спорил, потому что знал когда-то нечто большее, чем искусство, т. е. не бесконечность, а конец, не миры, а Мир; не спорил, потому что утратил То, вероятно, навсегда, пал, изменил, и теперь, действительно, „художник“, живу не тем, что наполняет жизнь, а тем, что ее делает черной, страшной, что ее отталкивает».

Но где и как ставить «Розу и крест»? Вспомнили о Дягилеве, но потом Блок решает прочесть драму Станиславскому. Так начинается долгая и тягостная история безуспешных попыток поставить пьесу. Предпочитавший реалистический, психологический театр, Станиславский остался равнодушен к драме, которую скорее можно назвать поэмой, нежели театральной пьесой. Все же он не отказывает Блоку, и тот целый год надеется, что ее поставят, но время летит, и ничего не происходит. В 1916 году его вызывают в Москву; актеры разучивают роли, утрясаются последние мелочи, и Блок уже в радостном ожидании. Но революция 1917 года кладет конец всем этим надеждам.

Блок глубоко огорчен. С первой же встречи со Станиславским он понял, что этот человек по своему характеру и складу принадлежит другому миру и не способен постичь поэзию Блока. Его отношение к театру довольно противоречиво. Во времена «Балаганчика» новый театр Мейерхольда казался ему непревзойденным; в 1912 году — из-за Любы — он отошел от него. Художественный театр его озадачивает и приводит в недоумение: что-то в нем кажется безнадежно устаревшим, безжизненным. В 1919 году Блок вернется в театр, но на сей раз ради заработка.

В издательстве Михаила Терещенко выходят сочинения Ремизова и Сологуба. В Москве Белый лихорадочно работает над романом, но денежные заботы не дают закончить начатую работу. Зная о стесненных обстоятельствах друга, Блок посылает ему пятьсот рублей и убеждает Терещенко издать «Петербург» — одно из самых необыкновенных прозаических произведений, вышедших накануне Первой мировой войны.

Блок и Михаил Терещенко не вылезают из букинистических магазинов; у них внезапно проснулась страсть к первоизданиям XVIII и XIX веков, и они повсюду рыщут в надежде откопать какой-нибудь раритет. Они старательно обшаривают каждую букинистическую лавочку на Васильевском острове. Но приближается лето, Терещенко уезжает из Петербурга, Блок и Любовь Дмитриевна собираются провести месяц на побережье Средиземного моря, в стране басков. А когда Любовь Дмитриевна чего-то хочет, все становится ясным, простым, легким.

В Гетари дни текут незаметно и беспечно. Они купаются, ездят верхом. У воздуха и моря особый, незнакомый привкус. Природа здесь пышная, люди беззаботные, солнце щедрое, палящее. Как тяжело расставаться с этим чудесным, пленительным краем! Но Любовь Дмитриевна должна вернуться в театр, а он — к неотложным делам. Приходится возвращаться. Его ждет новая любовь.

В Петербурге оперы шли в двух разных театрах: Большом Мариинском и в Театре музыкальной драмы. Репертуар в них почти одинаковый, но в Театре музыкальной драмы декорации современнее, актеры моложе и иная манера игры. В ту пору этот театр был очень популярен, зрители в нем — проще и серьезнее, чем в Императорских театрах.

Именно здесь пела Любовь Дельмас. Ее Кармен вызывала рукоплескания. Высокая, худощавая, с рыжими волосами, зелеными глазами, необыкновенной осанкой. Блок влюбляется в нее с первого взгляда. Новелла Мериме, музыка Бизе слились в один пламенный, страстный образ и заставили его забыть о любимой цыганщине. Ее плечи, горделивая осанка, огненные волосы и прежде всего низкий и жаркий голос воспеты в его пылких и печальных стихах. Одна из частей его третьей книги, «Кармен», посвящена этой пленительной и блестящей женщине, в которую он целых два года был страстно влюблен. В стихах Блока предстает своеобразная, роковая, жестокая женщина, но в жизни она поведет себя иначе. Она не оставит Блока до его смерти, будет ему нежным и преданным другом. Ее красота, выдержка, простота, уравновешенность, почти материнская забота вносят мир в его мятущуюся душу. «Пылкая испанка» станет его ангелом-хранителем.

Эта любовь, столь непохожая на его прежние увлечения, открыла Блоку грустную истину: молодость кончилась. Любовь к Волоховой — цыгане, безумства, музыка, белые ночи, бури, наконец, разрыв! Ныне утихшая страсть превратилась в преданную дружбу, а его восторженные стихи непонятным образом уживались с мирными прогулками, тихими вечерами, проведенными с Дельмас. Эта тонкая и умная женщина понимала и угадывала всю мучительную сложность Блока.

Цикл «Кармен» составляет всего лишь небольшую часть третьей книги стихов. Новая и необычная для него тема возникает в стихах 1908–1914 годов: Россия.

«И с миром утвердилась связь», — пишет Блок в 1912 году. И это воистину было так!

Третья книга стихотворений Блока — лучшее, что было создано в русской поэзии, величайшее, что появлялось в ней после смерти Тютчева в 1873 году. Никогда еще поэт не достигал такой глубины мысли, такого совершенства формы, такой искренней интонации. Его прямой и благородный дар, его бурный лирический гений, его жажда истины творят шедевры.

Отвращение и любовь к жизни, неприязнь к людям и тяга к ним, тщета искусства и необходимость его, все смешалось, все причиняло боль, и страдания его были тяжки. В магии его стихов есть какой-то яд; они неотступно преследуют сильных и сокрушают слабых. Блок не сходит с пути, проложенного его эпохой; и в конце становится все более очевидно, что все на свете — лишь грязь, тлен и боль.

Вместе с культом Прекрасной Дамы в Блоке умирает вера. Быть может, он сохранил еще крупицу веры, но ему ненавистна всякая мистика. Во второй книге уже звучат ноты, подводящие нас к его поздним стихам. Он делает первый шаг к ясности, открывает реальную жизнь и погружается в полную безысходность.

Но это всего лишь шаг, слабая попытка. Остается зыбкость, романтический покров еще не сорван, и там, где голос Блока свободен от всякой искусственности, мысль и стиль еще не вполне совершенны.

Теперь все изменилось. Дева Радужных Ворот, Незнакомка из сомнительных ресторанов — все это осталось в прошлом. Он знает, что город — призрачный город «Ночной фиалки» с его набережными, закованными в гранит, царем и террористами — не более чем мираж; и вся страна, как и город, тоже призрачна, да и сам он с его отчаянием, тоской, мечтами, болезнями — всего лишь призрак, один из последних, быть может, последний призрак этого отрезка русской истории.