Иван Просветов - 10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин

Дмитрия Янчевецкого арестовали 3 ноября 1937 года. Вернувшись из Москвы в Кострому в сентябре 1934 года, он преподавал немецкий язык на курсах для командного состава при Доме Красной армии, служил учителем в школе, преподавателем иностранных языков в Текстильном техникуме. В июле-декабре 1936 года жил в Москве, устроившись преподавателем языков во Всероссийском обществе охраны природы и Главном управлении милиции НКВД СССР. С января 1937 года – переводчик по найму в городе Кострома. Бывшая жена приезжала к нему из Кирова повидаться. «Он видно много страдал в последний год своей жизни в Костроме: похудел, плохо зарабатывал, – вспоминала Александра Огнева. – Обручальное кольцо носил на среднем пальце, чтобы не свалилось…».

В Костромском райотделе НКВД Янчевецкому припомнили ростовское прошлое – работу председателем местного комитета американской благотворительной организации ARA. «В 1922 году был завербован американскими разведорганами и являлся шпионом американской разведки; вел разведывательную работу в СССР, собирал секретные материалы о каменноугольной и нефтяной промышленности СССР, получал за собранную информацию денежные вознаграждения…». Кроме того, чекисты установили: «На протяжении 1935—37 гг. среди окружающих проводил активную фашистскую агитацию. Делал к. р. выпады по отношению вождя Партии, восхвалял Тухачевского и других троцкистских бандитов…» [21].

В начале сентября 1938 года начальник 1-го специального отдела НКВД СССР Шапиро подготовил список лиц по Ярославской области, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР. В разделе «1 категория» (расстрел) под №182 значился Янчевецкий Дмитрий Григорьевич. Согласно принятой процедуре, список завизировали генеральный секретарь и члены Политбюро ЦК ВКП (б) – Сталин, Молотов, Жданов [22].

Бюрократическая машина НКВД не поспевала за реальностью. Дмитрий Янчевецкий умер 28 августа 1938 года в больнице тюрьмы №1 города Ярославля. В справке, подшитой к следственному делу, причиной смерти назван декомпенсированный миокардит. Тяжелая и не поддающаяся лечению сердечная недостаточность. Дмитрий Григорьевич не был глубоким стариком – в тюрьме ему исполнилось 65 лет. Но представьте себе, что чувствовал человек, побывавший на двух азиатских войнах, объехавший полмира, сидевший в австрийской тюрьме, переживший гражданскую войну, узнавший, что такое советский исправительный лагерь, из которого теперь делали шпиона-предателя…

Нет никаких данных о том, когда Василию Яну стало известно об аресте брата. Вряд ли он что-то смог выяснить о причинах. Только в 1943-м он узнает о смерти Мити – якобы в том же году. Изощренное сокрытие правды в то время не было редкостью: родственникам казненных по 58-й статье УК РСФСР сообщали о приговоре «10 лет лишения свободы без права переписки». Младшего брата писателя Льва Кассиля – тоже писателя и литературного критика Иосифа Кассиля расстреляли как участника диверсионно-вредительской организации в январе 1938 года. Лишь спустя шесть лет семью известили о смерти осужденного якобы в лагере под Норильском [23].

Люди жили надеждой. Вероятно, и Ян – тоже. Освободили же Николашу, отсидевшего год – с октября 1937-го по ноябрь 1938-го – в следственной тюрьме НКВД по подозрению в троцкизме и вредительстве. Можаровский отработал на Кавказе начальником участка на строительстве ГЭС, перевелся на другой объект и вскоре был арестован по доносу прежнего начальства. Сигнал в итоге признали клеветой, дело закрыли. На Лубянке менялся хозяин: власть забирал, маховик репрессий ослаблял первый замнаркома внутренних дел Берия. Вскоре он сменит грозного Ежова и начнет кампанию по пересмотру следственных дел – на свободу выйдут многие тысячи арестованных и осужденных по 58-й статье. Те, кто не знал о гибели близких, будут надеяться…

И вот что еще осталось неизвестным Яну. В следственном деле Дмитрия Янчевецкого отмечено: установлены подозрительные связи с родственниками, живущими в Польше, Франции и Америке; в Москве проживает брат – Янчевецкий Василий Григорьевич. Ничто не мешало работникам ярославского УНКВД дать сигнал коллегам из Москвы. Но ни у кого не нашлось то ли времени, то ли желания. А со смертью арестованного закрылось и дело.

Невероятное случается. Каким-то образом «Чингиз-хан» попал в руки Иосифа Минца – заведующего кафедрой истории народов СССР в Высшей школе пропагандистов при ЦК ВКП (б), члена редколлегии «Исторических романов». «От его последнего слова зависела судьба рукописи – будет ли она опубликована или нет», – переживал Василий Ян.

Минц предложил встретиться и поговорить. 10 июня 1938 года в три часа дня Ян открыл дверь его кабинета. «Разговор начался в таких тонах, что я думал: «Дело кончено! Книга погибла!». Минц: «Теперь неудобно говорить о татарах в таких тонах. По вашему выходит, что татары – это было передовое общество того времени. Такую книгу печатать нельзя». Я сидел за столом и, разложив листки бумаги, записывал, оставаясь совершенно каменным, спокойным. Я сказал: «Мне жаль, если книга производит такое впечатление. Я хотел по возможности быть правдивым… Нельзя татар изобразить только дикими зверями. Надо их показывать живыми людьми, со всеми страстями, положительными и отрицательными… Сильными, разносторонними противниками» [24].

Почему «теперь неудобно»? Может, Минц намекал на международную обстановку: Япония, претендующая на господство в Восточной Азии, шла как бы по стопам Чингиз-хана – развязала войну в Китае, покушалась на советские границы. Но, вероятнее, дело было в исторической концепции, принятой в 1937 году для преподавания в школах. Текст первого единого учебника истории СССР, победившего на конкурсе ЦК ВКП (б), редактировал сам Сталин [25]. Отношения Золотой Орды и русских княжеств назывались в учебнике татаро-монгольским игом. Иго – это вражеское влияние, а к врагам не может быть иного внимания, кроме ненависти. С другой стороны, Чингиз-хан именовался «талантливым полководцем». И Минц хорошо помнил рекомендации Сталина, напечатанные в «Правде» в январе 1936 года: «Нам нужен такой учебник истории СССР, где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР, – это, во-первых, и где бы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории, – это, во-вторых» [26].

В «Чингиз-хане» Яна отражалась и мировая история, и стародавняя история советской Средней Азии. «В общем, рукопись мне понравилась, – перешел Минц на позитивный тон. – Поэтому я прочел ее быстро, в два дня… Книга необходима. Она заполняет большой исторический пробел. Сразу видишь перед глазами всю эпоху». Завкафедрой Высшей школы пропагандистов рекомендовал дополнить рукопись бытовыми сценами, показывающими «картину ужаса, нависшего над культурным миром», и еще рассказать о предшествовавшей монгольскому нашествию борьбе русских князей со степняками и сознании новой опасности, идущей с востока – «это сделает книгу актуальной».