Иван Просветов - 10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин

Большая политика неизбежно вторгается в личную жизнь. Дружественная Югославия, не пожелавшая во всем следовать указаниям из СССР, превратилась в оплот империалистической реакции на Балканах. В октябре 1949 года из Москвы выслали югославского посла, обвиненного в шпионской и подрывной деятельности против Советского Союза, и все межгосударственные связи были прекращены. Югославское правительство в советских газетах именовалось не иначе как бандой убийц и шпионов, ставшей орудием мирового империализма в борьбе против социализма и демократии. О частной переписке с Белградом не могло быть и речи…

Ян радовался подраставшей внучке Маше, очень напоминавшей Мишу, когда тот был маленьким. Радовался, что он все еще нужен: «Был в Центральном Доме пионеров, где делал сообщение в кружке юных историков. Очень симпатичные искатели робко бродят в историческом материале и не знают, как приступить к разработке избранной темы. Я надавал им много советов, рассказал, как я сам работаю…». Переписывался со своими бывшими гимназистами – поэтом Всеволодом Рождественским, писателями Евгением Федоровым и Леонидом Борисовым. Думал о новых повестях – «Детство Гомера», «Юность Чингиз-хана», «Вернувшийся Спартак». «У меня в плане восстановить «Огни на курганах», добавить новые главы…».

А еще хотелось сочинить продолжение «Финикийского корабля», повесть об Авиценне и о великом византийском полководце Велизарии. Поэтому Ян иногда обижался на самого себя: «Играл в городки с мальчиком Севой; мои палки летели совсем не туда, куда я их хотел бросать! Куда девалась моя молодость, верный прицел, неукротимая воля?»; «Я очень ослабел, часто задыхаюсь, стали вялыми ноги…». Василий Григорьевич согревался чтением книг и светлыми снами: «Сегодня ночью мне приснился Ашхабад. Я, молодой, еду на Италмазе, кругом степи… Приятное сознание, что подо мной нервный, порывистый конь…».

В апреле 1952 года Детгиз выпустил «Юность полководца». «Литературная газета» отметила ее появление четырьмя строчками в рубрике-колонке «Новые книги для детей»: «Историческая повесть из жизни Александра Невского. Для среднего возраста. Рисунки А. Самохвалова. 224 стр.».

В мае Ян отдал в Гослитиздат рукопись романа «К последнему морю». Даже после всех сокращений и переделок виден был размах авторской фантазии. Повествование начинается в Багдаде, под светом равнодушной полной луны, совершающей по небу свой обычный путь. Резчика печатей Дуду Праведного ведут во дворец халифа, и он – на все воля Аллаха! – уговаривает повелителя правоверных отправить посла в ставку Бату-хана. Там мудрая гадалка пророчит Абд ар-Рахману дорогу, освещенную заревом пожаров и красную от крови. Посол отправляется на Запад вместе с монгольским войском, его сопровождает Дуда – знаток многих языков, и только в самом конце читатель узнает, что он на самом деле монах-доминиканец, спасшийся от смерти под личиной мусульманина. На берегу Днепра Абд ар-Рахман сочиняет письмо: «Передо мною раскинулась главная столица царства урусов, это большой и прекрасный город…». А за стенами города, ничего не ведая о татарской силе, запирает дверь своей землянки новгородец Вадим – в Киеве он думал стать иконописцем, но взял палицу. Все народы (то тут, то там Ян показывает отдельные лица) и все нити событий прошлого сошлись и сплелись на страницах романа. Из монгольского стана читатель переносится на Сицилию, где германский император Фридрих с тревогой читает вести о вторжении свирепых азиатских варваров. Торжествующий Батый проходит с огнем и мечом от Итиля до Адриатики, но и он осознает цену побед: «Что с того, что я разрушил и сжег Кыюв? Я потерял на земле урусов слишком много своих лучших воинов…». Хаджи-Рахим по-прежнему сопровождает грозного хана и пытается в аду войны осуществить хоть толику справедливости. Но финал у книги странный, Хаджи-Рахим будто обрывает повествование, даже не намекнув, что случилось с ним и Бату-ханом после похода на «вечерние страны»: «Вспоминая все, что я слышал и видел за эти страшные годы, я могу только пожелать моим будущим читателям, чтобы им не пришлось испытать самое ужасное, что может быть в нашей жизни, – всесокрушающего урагана жестокой и бессмысленной войны».

Лев Разгон, сочинивший в 1960 году первый критико-биографический очерк о Василии Яне, отмечал: «После того, как из романа была вынута чуть ли не большая его часть, он стал фрагментарным, утратил обычную для книг Яна композиционную стройность… В романе можно найти места, которые кажутся конспектами исторических хроник и монографий. Это скорее похоже на следы подготовительной работы писателя, нежели на авторский текст всегда очень взыскательного к себе художника. Отдельные места книги, отмеченные несвойственными В. Яну беглостью, манерностью кажутся особенно чужеродными рядом с большинством ее страниц, где писатель точно, ярко и динамично развертывает сюжет романа» [23].

Рукопись приняли, но не торопились сдавать в набор. В аннотации к очередному переизданию «Чингиз-хана» говорилось, что автор работает над окончанием трилогии, однако «К последнему морю» даже не включили в издательский план на 1953 год.

Наверное, всем в СССР март 1953 года показался «концом времен». Понимали этот конец по-разному. У кого-то были слезы, ощущение потерянности, вопросы «Как же мы теперь?». Но кто-то думал о том, что кончилось время страха, когда все в стране зависело от взглядов и настроений одного человека.

4 марта газеты напечатали бюллетень о состоянии здоровья товарища Сталина. Утром 6 марта по радио сообщили о смерти вождя. «Вся сознательная жизнь у меня проходила тогда, когда первым секретарем ЦК был Сталин. Все достижения в мирное и военное время, художественные произведения, идеологическое воспитание было связано с именем Сталина, – вспоминал современник. – Позволю себе сказать, что так было не со мной одним. Когда Сталин умер, я видел слезы на глазах многих людей. Причем слезы не показные, а идущие от чистого сердца» [24].

Центральная и местная пресса пестрела призывами и обещаниями «еще теснее сплотиться». «Руководство Союза советских писателей сейчас, как никогда, должно усилить работу по воспитанию советских писателей в духе беззаветного служения партии, продолжающей дело Ленина-Сталина, ведущей народ по указанному Сталиным пути, – напоминала „Литературная газета“. – Долг руководства Союза советских писателей и всей писательской общественности – еще надежнее оградить советскую литературу от проникновения в нее чуждых людей и чуждой идеологии. Крупные идеологические ошибки и извращения, имевшие место в некоторых произведениях, опубликованных в последнее время, свидетельствуют о притуплении бдительности в Союзе советских писателей, о том, что порою за „красивой“ фразой, за удачно написанным эпизодом многие наши ведущие писатели и критики не умели различить идейную гниль» (19 марта 1953 года).