Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

Не отрекаясь от своей прежней политики, он тем не менее стал усматривать в ней слабые стороны и, как следствие этого, укрепил государственные службы безопасности и активизировал деятельность спецслужб, занимавшихся слежкой и подслушиванием. И хотя он подвергся за это резким нападкам со стороны левого крыла своей же собственной партии, он не только не изменил своей позиции, но и стал более трезво оценивать коммунизм, а чуть позже выслал из страны советского дипломата, пропагандировавшего на территории Новой Зеландии коммунистическую теологию.

Новая Зеландия стала также землей обетованной для нелегалов. Я представил новозеландским спецслужбам соответствующую информацию на этот счет, в результате чего в 1991 году был схвачен некий молодой человек с фальшивым английским паспортом. Поскольку этот иностранный шпион, работавший в Новой Зеландии, не совершил никакого уголовного преступления, новозеландские власти могли лишь депортировать его из страны, что и было сделано. В Англии, куда доставили нелегала, он содержался под стражей ровно два дня, пока выяснялось, не числится ли за ним каких-либо более значительных грехов, но, как выяснилось, он ничем себя не запятнал. Поскольку он оказался советским гражданином, я надеялся, что англичане в обмен на его освобождение потребуют от Москвы разрешить моей семье выехать за рубеж, однако они не стали этого делать и просто отправили его в Москву.

Кроме того, я совершил две плодотворные поездки в Австралию и по одной в Сингапур, Малайзию, Таиланд, Южно-Африканский Союз, Кению, Бразилию, Саудовскую Аравию, Канаду, Нидерланды, Испанию, Португалию, Италию и Скандинавию. Меня удивил тот факт, что, в то время как в Америке, Англии, Канаде, Австралии и Новой Зеландии я встречался с ведущими политическими деятелями, политики такого же точно ранга в странах континентальной Европы избегали встреч со мной, и я приписывал сей факт исключительно опасениям осложнить отношения с Советским Союзом. Наблюдая подобные различия, я проникся еще большим уважением к англосаксонским народам, и, когда я упомянул как-то раз об этом на лекции в одном ирландском университете, зал взорвался бурными аплодисментами.

В большинстве стран, которые я посетил, у меня неизменно складывалось впечатление о чрезвычайно высоком профессиональном и интеллектуальном уровне сотрудников разведслужбы. Многих из них я никогда не забуду. Начальник отдела по борьбе с советским шпионажем в Стокгольме был, например, наиболее примечательной — и эксцентричной — личностью из всех, когда-либо встречавшихся мне. Он начал свою карьеру торговым моряком, потом, оставив свое судно в Испании, провел там несколько месяцев, обучаясь искусству тореро, после чего вернулся домой, поступил на службу в полицию, а затем перешел в органы безопасности. У его ведомства был свой собственный гимн, написанный на мотив знаменитого марша советских летчиков, в котором говорилось о борьбе с советскими шпионами и об их высылках из страны, приуроченным к отмечаемым Кремлем годовщинам. Знаток французских вин и большой поклонник опер, звучавших в его доме так громко, что стены дрожали, этот офицер создал теорию, согласно которой духовный оргазм, вызываемый оперным искусством, значительно эффективнее физического. Исповедуемая им теория, однако, не помешала ему развестись с женой, когда ему было уже под шестьдесят, и жениться на красивой женщине, служившей в полиции. Словом, я считал его исключительно обаятельной личностью.

Израильтяне были и блестящими разведчиками, и весьма оригинальными личностями. Во время моего первого визита глава израильской контрразведки с завидным упорством задавал мне один вопрос за другим. Как бы полно я ни ответил, он неизменно спрашивал: «А почему?.. А почему?..» — и никогда не был удовлетворен услышанным. Однажды он затащил меня к себе в кабинет, оставив за дверью всех остальных, включая сопровождавших меня любознательных английских офицеров, и рассказал мне об одном ученом, который оказался агентом КГБ.

Из всех моих встреч с ведущими политиками ни одна не произвела на меня столь сильного впечатления, как встреча с Маргарет Тэтчер. Кое-что и прежде мне было известно о ней, причем, не случайно. В 1983 году, работая в лондонском отделении КГБ, я удивлялся тому, что советское посольство до сих пор не удосужилось составить справку об этой выдающейся личности. Когда я вызвался сделать это, посол выразил одобрение, и я тут же засел за подготовку информационно-аналитической записки, основанной на публикациях в периодической печати, дополненных моими собственными выводами. Зная, что я непременно должен включить в свой опус, носивший в значительной степени биографический характер, что-нибудь типично советское, с пропагандистским уклоном, я посвятил один или два абзаца тому, как она использует в своих целях классовые различия и разжигает классовую борьбу. Но при этом я не преминул отметить присущий ей трезвый, рациональный и нестандартный характер мышления. Посольству понравилась записка, и сделанные с нее копии были отправлены в Москву, где она пришлась весьма кстати накануне визита Горбачева в Англию.

В августе 1985 года, когда я все еще обретался в морской крепости и пребывал в угнетенном состоянии духа, ко мне внезапно ворвался приставленный ко мне офицер.

— Посмотрите, что я вам принес! — возбужденно воскликнул он. — Письмо от премьер-министра!

В ее послании говорилось, что я ни в коем случае не должен терять надежды на воссоединение с семьей. «Только не падайте духом, — писала она. — Со временем все утрясется, и вы снова будете вместе». Хотя я и подумал, что она — невероятная оптимистка, тем не менее, был глубоко благодарен ей за поддержку и слова ободрения. В целом же у меня создалось впечатление, что она пытается завоевать мое доверие.

Затем, уже в мае 1986 года, она пригласила меня на ленч в Чекверс — официальную загородную резиденцию премьер-министра. Я отправился в Бакингемшир в компании с Кристофером Керуэном, все еще являвшимся главой МИ-6, и когда мы подъезжали к резиденции, то увидели, что миссис Тэтчер уже поджидает нас, стоя на ступенях у парадной двери. Я обратил внимание на то, что она практически не пользовалась косметикой и одета была весьма просто: было ясно, она не собиралась ни на кого производить впечатления. Она радушно встретила нас, как и положено гостеприимной хозяйке. Я, однако, испытывал внутреннюю скованность, поскольку мой английский все еще оставлял желать лучшего, а я не хотел осрамиться.

Когда миссис Тэтчер спросила, что мы желаем выпить, мы оба — Крис и я — выбрали джин и тоник. Она велела что-то налить и ей, но тут же заметила, что ей постоянно приходится помнить о диете и ограничивать себя в еде, чтобы не прибавить в весе.