Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

— В чем же тогда дело?

— А дело, Джон, в том, что ты черный.

Но смеха, увы, не последовало. Возможно, мой рассказ был бы воспринят значительно лучше, если бы слушатели знали, что мой рассказ — всего лишь анекдот. Но они этого не знали и потому отреагировали молчанием.

Зато другой, типично кагэбэшный анекдот оказался значительно более доступен их восприятию. А суть его в следующем.

В принадлежащем КГБ Клубе имени Дзержинского идет торжественное собрание, посвященное очередной юбилейной дате. В зале находится более тысячи старших сотрудников вышеозначенного учреждения. Лицом к ним на сцене, за столом президиума — представители высшего руководства. Двое из них, один постарше, другой помоложе, сидя рядом, беседуют о чем-то между собой, не обращая внимания на доклад, который, как всегда, навевал смертельную скуку. Внезапно старший говорит:

— Ваня, я засек шпиона ЦРУ в наших рядах.

— Правда? И кто же это?

— А вон тот, что сидит в одиннадцатом ряду, посередине, в синем галстуке

— Но как вы узнали об этом?

— Я просто вспомнил надпись на плакате, гласившую: «Враг не дремлет».

Несомненно, работа и зарубежные поездки отвлекали меня от грустных мыслей о моей семье, но не настолько, чтобы вызволение жены и детей из цепких лап КГБ перестало быть главной моей заботой. Важным событием в моей жизни явилось получение мною первого подлинного письма от Лейлы, что произошло зимой 1989/90 года. Когда мне позвонили, и я вдруг услышал в трубке: «У нас на руках письмо для нас от вашей жены», — то тотчас подумал, что оно снова написано под диктовку и поэтому не имеет особого смысла спешить его забирать. Но как только я высказал свое предположение, что это вовсе не то, что хотелось бы мне получить, поскольку опять вместо письма я увижу лишь текст, подготовленный КГБ, звонивший сказал:

— Нет-нет, это совершенно не то, что вы думаете. Пожалуйста, приходите за ним.

На конверте значилось только: «Министерство иностранных дел Англии. Олегу Гордиевскому», и больше ничего. И лишь богатый набор финских почтовых марок ясно говорил, каким путем шло письмо. Вскрыв конверт, я увидел бесценное, написанное от чистого сердца послание — шесть страниц текста, отпечатанного на пишущей машинке через один интервал. Это было первое не продиктованное никем письмо от Лейлы, полученное мною за четыре с половиной года. Я испытывал огромное волнение, читая его. Лейла писала, чтобы я зря не волновался: у них, мол, вес в порядке. И тут же с присущей ей прямотой добавила: «Брось молоть всю эту чепуху, почему ты не можешь звонить. Звони, когда пожелаешь: тебе нечего бояться, никакой глупости я не допущу». Письмо, я решил, было тайно доставлено кем-то в Финляндию. Как выяснилось впоследствии, я оказался прав. Когда нам удалось идентифицировать человека, отважившегося сделать это, я попросил одного из сотрудников отделения английской разведслужбы в Хельсинки встретиться с ним и поблагодарить его от моего имени.

Столь неожиданный поворот событий придал мне новые силы. Я стал регулярно звонить — раз в две недели в заранее обусловленное время. Каждый раз, разговаривая с Лейлой, я приводил какой-нибудь аргумент в поддержку своего мнения о том, что КГБ лишь выиграет, если перестанет препятствовать воссоединению нашей семьи. И тогда же мне сообщили из английского министерства иностранных дел, что один из сотрудников английского посольства в Москве сможет посетить Лейлу и передать ей любую посылку, которую я приготовлю. Тотчас же обежав магазины, я купил девочкам красивую одежду- чудесные курточки на подкладке и многое-многое другое — и аккуратно ее упаковал.

Чтобы точно знать, что Лейла окажется дома, когда к ней направится представитель посольства, мы придумали одну вещь, которая наверняка не даст ей никуда уйти в означенное время. Согласно нашему плану, я должен был во время одного из моих телефонных разговоров с женой сообщить ей день и час, когда позвоню ей в следующий раз, чтобы этот человек смог зайти к ней в тот самый момент, когда она будет ждать моего звонка. Случилось, однако, так, что к тому времени, когда мне предстояло связаться с Лейлой, судьба занесла меня в Новую Зеландию, так что звонил я ей в восемь утра, сидя за письменным столом начальника новозеландской службы безопасности. Окружавшие меня офицеры волновались за меня, тем более, что мне никак не удавалось дозвониться.

— Хорошо, — сказал невозмутимо мой хозяин. — Давайте поступим следующим образом: мы с вами продолжим беседу, а секретарша попробует тем временем связаться с Москвой.

Так мы и сделали. Спустя полтора часа, когда я уже потерял надежду дозвониться Лейле, нас соединили — через спутниковую связь. Я подскочил к телефону.

— Представляешь, — с ходу сообщил я, — звоню тебе из Веллингтона, — это в Новой Зеландии. Звоню из университета, куда меня пригласили прочитать лекции.

Я, как и было задумано, назвал день и час, когда позвоню в следующий раз. В указанное время первый секретарь английского посольства в Москве отправился к Лейле, прихватив с собой посылку, а также пять тысяч фунтов стерлингов наличными и приличную сумму в рублях. Этих денег должно было Лейле хватить на то, чтобы погасить остававшуюся задолженность по квартплате и продержаться как-то последующие несколько лет.

Первый секретарь был очарован ею, она также прониклась симпатией к нему, так что ничего удивительного, что они договорились встретиться снова. На этом, собственно, и закончилось доброе начинание английского посольства. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось передать Лейле приготовленную мною очередную посылку, тем более что отправленные ей многочисленные приглашения зайти в посольство так и остались без ответа. Правда, Лейла и дипломат встретились снова, — несомненно, под бдительным оком сотрудников КГБ, — но, когда они договорились о третьей встрече, во время которой он должен был вручить ей посылку, КГБ поспешил объявить его персоной нон грата. Хотя министр иностранных дел Дуглас Херд сумел добиться отсрочки высылки из Москвы этого дипломата на шесть месяцев, лично обратившись с соответствующей просьбой к своему коллеге — советскому министру иностранных дел Эдуарду Шеварднадзе, он не виделся больше с Лейлой до тех пор, пока она, спустя восемнадцать месяцев, не приехала в Англию. Всякий раз, когда мы после этой истории разговаривали с ней, в ее голосе звучали досада и гнев.

У меня возникли проблемы и с двумя длинными письмами, которые я пытался переправить ей через английское министерство иностранных дел. Чтобы читатель мог представить себе, что из этого вышло, достаточно поведать о судьбе одного из них. Когда я писал его, моя прирожденная склонность к озорству побудила меня поддразнить КГБ, и я, не в силах удержаться от соблазна, назвал сотрудников данного учреждения клерками и экзекуторами, как нередко именовались в начале девятнадцатого века в России письмоводители. Письмо было отправлено в английское посольство в Москве для последующей передачи его адресату, но посол сэр Брайен Картледж, ознакомившись с ним, отказался передать мое послание по назначению: постулаты английского министерства иностранных дел требовали от каждого быть вежливым, уступчивым и внимательным к тем, с кем сведет его судьба, я же в открытую выказывал свое презрение, и к тому же еще к представителям государственной организации. Кончилось тем, что письмо мне вернули. И лишь спустя какое-то время я сумел-таки переслать его Лейле — на этот раз через КГБ, после одной из моих встреч с его сотрудниками в английском министерстве иностранных дел.