Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

— Кто ваш резидент? Сколько в вашем посольстве сотрудников КГБ?

Он вел себя напористо, грубо, словно допрашивал заключенного.

Судя по всему, он и не видел особой разницы между мной и арестантом, и этому были свои объяснения. Когда я впоследствии попытался узнать, почему он обращался со мной таким неподобающим образом, мне рассказали, что после окончания Второй мировой войны ему пришлось допрашивать немецких военных преступников, и с тех пор у него сохранилась усвоенная в те годы манера задавать интересующие его вопросы чужакам. Кто-то высказал предположение, что за агрессивностью он старался скрыть чрезмерное нервное напряжение, которое испытывал в тот вечер. Разговор с Майклом продолжался, как мне показалось, бесконечно долго, и я не был в восторге от этого.

Но и тогда, когда Майкл переходил все мыслимые границы, я говорил себе: «Успокойся. Он не может олицетворять истинный дух английской разведывательной службы. Большинство сотрудников ее, несомненно, приятные, нормальные люди. А этот Майкл досадное исключение. Как бы ни разговаривал он со мной, я должен сохранять хладнокровие, поскольку в конечном итоге не с ним лично я намерен сотрудничать, а с Западом».

Однако постепенно агрессивность Майкла немного смягчилась, и, хотя свой крутой норов обуздать он не мог, все-таки он уже не был настроен столь же враждебно, как прежде: он заговорил со мной на полтона ниже, я заявил, что хотел бы, работая на Англию, сохранить честь и совесть, в связи с чем считал своим долгом выдвинуть три условия моего сотрудничества с английской разведслужбой.

— Во-первых, — сказал я, — мой поступок не должен подставить под удар никого из моих коллег в посольстве, поскольку среди сотрудников КГБ немало порядочных, честных людей. Во-вторых, я не желаю, чтобы без моего согласия меня фотографировали или записывали на пленку то, что я говорю. И в-третьих, вы не будете мне ничего платить. Я намерен работать на Запад исключительно из идейных соображений, а не из корысти.

Дик и Майкл молча обменялись многозначительными взглядами. Я и сам толком не знал, зачем мне понадобилось выдвигать второе условие. Возможно, мною руководило инстинктивное стремление обезопасить себя, хотя нельзя исключать и того, что, вступая в новую полосу жизни, я просто желал оградить себя от лишних хлопот.

После слегка затянувшейся паузы Майкл произнес:

— Два последних ваших условия — второе и третье — вполне справедливы, так что тут никаких проблем. Ну а что касается первого условия, то посудите сами, какой вред могли бы мы причинить вашим коллегам? Прежде всего, это не входит в наши планы и, кроме того, это не пошло бы на пользу нашей оперативной работе. Более того, если вы станете сотрудничать с нами, мы найдем способ, как дополнительно обеспечить безопасность ваших сослуживцев. Сейчас, когда нам стало известно, какое положение занимаете вы в здешнем аппарате КГБ, мы не дважды, а трижды подумаем, прежде чем принять решение о высылке кого-либо из страны.

Я был рад слышать это. Майкл между тем продолжал: — Послушайте, отныне вы не должны больше встречаться с нашими людьми в ресторанах. Если кто-то увидит вас вместе с нашим сотрудником — конец. Так что мы снимем для вас квартиру, где вы сможете свободно встречаться с кем следует, не опасаясь попасться на глаза кому не следует.

— Это было бы неплохо! — отозвался я. — Но квартира обойдется недешево.

— И все же стоит того.

— Но если мы станем встречаться лишь один раз в месяц…

— Пусть это вас не волнует.

К моему глубокому огорчению, Майкл сказал, что впредь я должен буду поддерживать отношения непосредственно с ним, и на том мы расстались.

После этого у меня состоялась короткая встреча с Диком, который сообщил мне кое-какие подробности о снятой для меня квартире и назвал время, когда я должен буду впервые там появиться. Он снабдил меня всем необходимым для тайнописи и дал лондонский адрес, по которому я должен обратиться в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств.

Квартира находилась в уединенном месте в одном из пригородов, но поскольку Копенгаген город небольшой, то на машине туда можно было добраться минут за двадцать. Здесь я регулярно бывал с весны 1975-го до июля 1978 года. К счастью, теперь за мной значительно реже велось наблюдение, чем во время моей первой командировки: теперь я не представлял для датчан особого интереса, моя деятельность протекала в основном у всех на виду. И хотя группы наблюдения не догадывались о моих связях с англичанами, видимо, на их руководство все же было оказано косвенное давление в форме рекомендаций считать приоритетными другие объекты. Насколько мне известно, когда я ехал на явочную квартиру, за мной никто никогда не следил.

Определенная опасность для меня таилась, однако, в дипломатическом номерном знаке на моей машине, но, к счастью, мне ничто не мешало оставлять ее на приличной парковочной площадке между жилыми кварталами и остальной отрезок пути проделывать пешком. Лишь один раз за все эти три с половиной года у меня возникли проблемы из-за машины. Когда я отправился однажды зимним вечером на явку, было темно и к тому же пошел снег, так что, казалось, все должно пройти гладко. Но возникли непредвиденные сложности. Совершенно случайно один из сотрудников датской службы безопасности, проживавший, по-видимому, неподалеку от автостоянки, обратил внимание на дипломатический знак моей припаркованной машины и в буквальном смысле слова пошел по моим следам — следам на снегу. В результате ему удалось отыскать не только дом, но и квартиру, в которую я вошел. После того как он доложил начальству о своем открытии, оперативный отдел приступил к расследованию обстоятельств моего появления в месте, где вроде бы делать мне было нечего. Впрочем, англичане делились с датчанами кое-какой информацией, которую я им поставлял, но об этом знало лишь самое высокое начальство. В результате двум руководителям датской спецслужбы потребовалось немало усилий, чтобы остановить начавшуюся было охоту за мной. Чтобы более или менее вразумительно объяснить причину отмены операции, им пришлось срочно состряпать какую-то историю, и, надо сказать, они блестяще справились со своей задачей. Однако это происшествие не на шутку встревожило нас, и мы успокоились лишь спустя некоторое время, когда окончательно убедились, что на сей раз все обошлось.

Англичане никак не могли осознать всей глубины моего отчуждения от коммунистической системы, и это вызывало у меня на первых порах чувство досады.

Я неоднократно заявлял тем, с кем встречался, что необратимая перемена в моем мировоззрении произошла 21 августа 1968 года, когда советские танки вошли в Прагу. Повторял им то и дело, что я в курсе всех основных политических реалий. И тем не менее мне казалось, что мои слова не находили у них должного понимания. Только этим я и мог объяснить настойчивое желание Дика, человека по любым меркам разумного, передавать мне вырезки из английских газет, в которых приводились новые факты попрания коммунистической системой прав человека и ужасающие примеры того беззакония, которое творило советское руководство. Хотя ему и было известно, что я не смог бы прочитать их, поскольку не владел английским, он все же, по-видимому, надеялся, что эти материалы укрепят мою решимость служить Западу.