Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

Когда я рассказал Джеку об операции «РЯН», он, придя в изумление, с трудом верил моим словам, настолько нелепыми были отдаваемые Центром распоряжения и настолько далекими от реальной жизни. Как мне представляется, то, что я помогал англичанам осознать всю глубину поразившей советское руководство паранойи, является одной из важнейших составных моего вклада в обеспечение международной безопасности. Жесткие заявления президента США Рейгана и государственного секретаря Джорджа Шульца, сделанные ими к началу 1983 года, вызвали у советских руководителей самые мрачные чувства. Особенно усилились их страхи после того, как они узнали о стратегической оборонительной инициативе Соединенных Штатов, широко известной как программа «звездных войн» и предусматривавшей использование противоракетных ракет с целью создания объемлющего всю страну щита на тот случай, если противник вздумает обрушить на них межконтинентальные ракеты. Поскольку американцы уже высадили человека на Луну, в Кремле рассудили, что они и впрямь могут создать систему, позволяющую вести «звездные войны», и, скорее всего, уже готовятся к тотальной ядерной войне, которая, по представлению советского руководства, должна была разразиться в ближайшие несколько лет. Объясняя все это Западу, я верил, что тем самым вношу, пусть и небольшую, лепту в сохранение международной напряженности на приемлемом уровне.

Являясь сотрудниками посольства чисто формально, мы, кагэбэшники, могли в любой момент идти куда заблагорассудится. Ведь от нас, оперативных работников, ждали активной, энергичной работы с агентами. После отъезда Позднякова, моего предшественника на посту руководителя сектора ПР, мне было поручено курировать некоего дипломата из одной из европейских стран, которого Центр считал своим агентом, и я, естественно, начал встречаться с ним, обычно в обеденный перерыв. Вскоре, однако, к своему немалому огорчению, я обнаружил, что он охотно является в ресторан, куда обычно я его приглашал, и с удовольствием уплетает все, что я заказываю, но в его разглагольствованиях не было ни грана полезной информации и встречи с ним — пустая трата времени. Проблема, возникшая передо мной в связи с этим, заключалась в том, что я не мог доложить о своих выводах Центру, где Поздняков, прежде курировавший этого человека, стал начальником отдела. И я, учитывая все обстоятельства, решил в конце концов прибегнуть к общепринятой в КГБ практике — стряпать отчеты, полные всяческих восхвалений агентам, с которыми имеет дело автор никому не нужной писанины.

Что же касается вверенных моему попечению осведомителей и агентов из числа англичан, то мое непосредственное начальство значительно облегчало мне жизнь, не требуя от меня подробных отчетов о том, когда и с кем именно я встречаюсь. Тем не менее, я и сам стал понимать, что в этом смысле дела у меня обстоят не лучшим образом, прежде всего потому, что общение на английском все еще давалось мне с трудом. От меня в отделение поступало так мало информации, что Егошин и Титов начали уже жаловаться за моей спиной Гуку. Надо было срочно что-то делать, и я обратился за помощью к своим друзьям-англичанам. Объяснив им, что значительная часть моего времени и умственной энергии расходуется на своевременное обеспечение их секретной информацией и материалами для служебного пользования, в результате чего на свою непосредственную работу, заключающуюся в вербовке новых агентов и встречах со старыми, у меня просто не остается ни времени, ни сил, я спросил, не могут ли они при каждой нашей встрече снабжать меня какой-нибудь мало-мальски интересной информацией.

Они согласились. Понятно, ничего сенсационного мне не сообщат: нельзя же было им делиться со мной секретной информацией. Но меня вполне устраивало и то, что я от них получал. Каждый раз при встрече они передавали мне что-нибудь любопытное и вполне стоящее. Некий молодой сотрудник английской разведслужбы специально для меня перепечатывал на машинке пусть и небольшие, примерно в три четверти страницы каждая, но блестяще составленные справки — на самые разные темы, среди которых были и такие, например, как современные проблемы Южной Африки или состояние англо-американских отношений. Унося их с собой, я перелагал содержавшийся в них текст на привычный в КГБ язык, дополнял его некоторыми деталями и вручал начальству конечный продукт, выдавая его за свой собственный вклад в общее дело. Прдобная практика позволила мне со временем значительно повысить мои рейтинг в глазах руководства.

Спустя короткое время мои встречи с англичанами стали носить регулярный характер. Я въезжал в подземный гараж неподалеку от явочной квартиры, накрывал машину пластиковым чехлом, чтобы скрыть дипломатический номер, поднимался наверх. Там меня уже ждали. Поскольку я являлся на встречу в обеденное время и, естественно, голодный, мои партнеры кормили меня обедом по полной программе, но время было так дорого для меня, что вскоре я попросил их впредь ограничиваться бутербродами и пивом: это позволит не прерывать беседу во время трапезы.

Поначалу я очень надеялся, что встречи с англичанами позволят мне усовершенствовать мой разговорный язык, но Джек, довольно неплохо владевший русским, попросил меня говорить на моем родном языке, поскольку это экономило время, особенно если учесть, что ему не приходилось при этом переспрашивать, если он чего-то не понимал, так как все, что я говорил, записывалось на магнитофон. Правда, позднее я узнал, что Джеку приходилось потом часами заниматься изнурительным трудом, расшифровывая, что я наговорил, и переводя все это на английский. Джоан во время нашей с Джеком беседы скромно сидела в сторонке, ничего не понимая, но, как только у нас наступал перерыв, я заговаривал с ней по-английски. Чтобы можно было спокойно упоминать обо мне, не называя моего настоящего имени, я еще в Копенгагене во время одной из встреч с Майклом окрестил себя Феликсом — в честь моего друга-эстонца Феликса Майнера, вместе с которым учился когда-то в школе. Нарекая себя таким именем, я еще не знал, что слово «Феликс» означает в переводе с латыни на русский «счастливый» или «удачливый».

Я не боялся, что кто-то из сотрудников КГБ будет следовать за мной по пятам на всем протяжении моего пути от посольства до явочной квартиры, и все же, как оказалось, в том, что я посещал своих друзей-англичан, была известная доля риска. Однажды, оставив позади жилой квартал, где только что я встречался с ними, и пересекая Коннат-стрит по пешеходному переходу, находившемуся в двух кварталах от Бэйсуотер-роуд, я увидел Гука, который, сидя за рулем своего «мерседеса» цвета слоновой кости, проехал буквально в двух шагах от меня в тот самый момент, когда я собирался ступить с проезжей части улицы на тротуар. Предположив, естественно, что скорее всего он заметил меня, я вернулся в посольство в смятенном состоянии, судорожно придумывая, как наиболее правдоподобно объяснить свое появление там. Однако, как выяснилось чуть позже, я зря волновался: когда я встретился с ним незадолго до окончания рабочего дня, он даже не упомянул о том, что видел меня, и я окончательно успокоился. То, что я не попал в его поле зрения, объяснялось весьма просто: он так плохо водил, что все его внимание было сконцентрировано на дороге.