Галина Сапожникова - Кто кого предал

Мы с коллегами каждую неделю докладывали Крючкову и Горбачеву о том, что Литва выходит из состава Союза, — ездили в Белоруссию и оттуда передавали информацию. Целый год. Стало понятно, что, если не принять серьезных мер на уровне руководства Союза, Литва выйдет из состава СССР. Мы ведь не знали, что решение о выходе Прибалтики из Союза уже принято…

— Начали искать зацепки. В нашем Шальчининкском и соседнем Вильнюсском районе жили в основном поляки. И эти районы были более отсталыми. Мы подсчитали: врачей в 4–5 раз меньше, чем в остальной Литве, и школ, и детсадов. В промышленности та же история. И мы, зная, что Литва собирается уходить, стали искать возможности, чтобы эти районы остались в составе Советского Союза. Придумали польскую автономию, хотя я был против, я говорил — давайте назовем лучше «интернациональная автономия». Но мне возразили: раз автономия, она должна как-то называться. Литовской быть не может — там проживает только 9 % литовцев. И тогда мы решили сделать польский территориальный район в составе Литовской ССР, в котором действует только Конституция СССР.

— А почему вы не хотели независимости?

— Потому что видели явную несправедливость. Мы понимали, что наш район новые правила игры унижают. Кроме того, мы были сторонниками Советского Союза. Я выступал на XXVIII съезде КПСС в Москве и был единственным, кто сказал: мы должны избрать генерального секретаря — не Горбачева. Все затопали ногами, говорят: убирайте этого провокатора! — После меня к микро-фону прыгнула Сажи Умалатова и сказала еще резче: «Предатели!» Ельцин бросил партийный билет. И вот я тогда сказал: Советского Союза уже не будет. Горбачев продал, а этот, который бросил билет, добьет…

— Что представляла из себя ваша автономия?

— Мы решили, что государственных языков у нас будет три — польский, литовский, русский. Газета на трех языках, школы, названия. Флаг утвердили, герб. И постановили, что будем выполнять только Конституцию СССР, а Конституцию Литовской ССР — нет. Меня вызывают на Верховный Совет республики. Я говорю: вы, депутаты, приняли незаконный акт о выходе из СССР. Законно — это когда есть референдум, поэтому я выполнять ваших указаний не буду. Встал и вышел.

И началось: поставят на границе пограничные столбики — я даю указание убрать. Решают в Вильнюсе сорвать призыв в Cоветскую армию — мы, наоборот, собираем 400 призывников. Это был единственный район на территории Прибалтики, где соблюдался закон о всеобщей воинской обязанности. Я доехал даже до председателя Совета Министров Советского Союза Николая Рыжкова, договорился, что снабжение района будет идти через Белоруссию. Нефть, нефтепродукты и некоторые промышленные товары шли из Москвы в Лиду, а мы их оттуда забирали. Литва считала себя уже другим государством, а мы еще полтора года продолжали жить в Советском Союзе, в интернациональном «красном» районе.

— После событий 13 января 1991 года, вернее, — после того, как они были поданы в СМИ, — симпатий простых людей вы наверняка лишились? Ваша жизнь после этого осложнилась?

— Ничего у нас не осложнилось! Партия росла. Все службы работали: КГБ, милиция — все было у нас советским. Очень много мы получали писем, сотни… Правда, были и против меня. Писали: «Ты литовец и продал Литву, как не стыдно?»

— Ряды ваши ширились, росли — а за счет кого? Литовцев, русских или поляков?

— В этих местах до войны литовцев вообще не было, на 80 процентов жили поляки. Я вам скажу факт, который мало кто знает. Когда мы объявили польский территориальный национальный район, приезжали очень высокопоставленные люди из Польши и официально пришли ко мне домой как к председателю районного совета. Предложили: «Мы можем сделать большое дело. Нет, даже не большое: уникальное! Видите, что в Советском Союзе творится сейчас? Там очень слабая армия. А у нас в Польше в армии служат 400 тысяч человек. Поляки живут в Литве, в Белоруссии, на Украине, есть возможность эти национальные районы объединить и сделать польской территорией, от моря до моря, если бы вы нас поддержали». Я сказал: мы на эту провокацию не пойдем, потому что мы — интернационалисты. Тут разыгрывалась очень сильная карта.

— Можно сказать, что половина Литвы была против выхода из Советского Союза?

— За Советский Союз, наверное, даже было больше, чем половина. В нашем районе на референдуме за Союз проголосовало 93,9 %. А я, между прочим, был заместителем председателя Комитета по проведению референдума 17 марта 1991 года, который в Литве официально запретили.

— Когда по телевизору начался показ «Лебединого озера», вы поняли, чем это грозит?

— Умные люди в Москве нам почти сразу сказали: не радуйтесь и никуда не лезьте, потому что все это бутафория. Скорее всего, все уже знали, что это просто спектакль, чтоб поставить последнюю точку в развале Союза. Вечером друзья мне сообщили — срочно уезжай. Только я уехал, как через три минуты мой дом окружили прокурор республики, прокурор района и большое число «саюдистов» с автоматами. Я рубашку только взял, все оставил и поехал.

— А семья?

— У нас семья считалась образцовой. Жена пошла в Народный фронт, а я был коммунистом. И сказал: жену на взгляды не меняю. Я к ней по сей день никаких претензий не имею. Только у нас взгляды совсем разные. У нас из-за политики развелись семь семей руководящих работников. Вам очень трудно это понять, но вот представьте: жена носит флажок «Саюдиса», а я рядом с красным флагом иду…

— Где вы в Белоруссии прятались после путча? Что делали и на что жили?

— Приезжаю я в Свислочский район, там мой друг был вторым секретарем райкома, говорю, такое дело — негде жить и негде работать. Председатель колхоза говорит: а у меня спились все пастухи, пастуха нет. Я говорю: «Я буду!» И два года в деревне Корнадь Свислочского района был пастухом. В подполье был, жил в землянке, потому что Литва не оставляла попыток меня схватить. Я жил под другой фамилией — Иван Иванович Войткевич — и писал, что у меня начальное образование, хотя на самом деле у меня было три высших. Однажды был смешной случай: собирает заведующая фермой животноводов. Вот, говорит, Иван Иванович Войткевич — не пьет, хорошо работает, но смотрите: всю жизнь прожил, ни машины не имеет, ни дома — а все потому, что у него лишь начальное образование. А я вот окончила техникум и работаю заведующей фермы! Учитесь, говорит, и не делайте так, как Иван Иванович! И грустно было, и смешно…

Однажды бывший командир вильнюсского ОМОНа Болеслав Макутынович, с которым мы встретились в Москве на пленуме, дал мне конверт, в котором было 100 долларов. Я попытался в категорической форме отказаться, но он настоял на своем. Для меня это была огромная сумма. Ведь были времена, когда я жил всего на 4 доллара в месяц. Разменяв их на белорусские «зайчики», я купил одежду, обувь, а на оставшиеся деньги питался целый год и даже смог купить масло, батон и селедку. Это был первый случай после 1991 года, когда я целую неделю кушал белый хлеб с маслом, как в советское время.