Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста

Но это в будущем, а пока Анатолий Граник засел за написание режиссерского сценария, привлекая к работе второго режиссера Виктора Садовского и оператора Дмитрия Месхиева. А я с семьей вернулся в Москву, увозя с собой экземпляр литературного сценария принятого к производству фильма.

Напомню, что это был 1954 год. Я возглавлял тогда отдел художественной литературы журнала «Советский воин», редакция которого размещалась в узеньком Антипьевском переулке (ныне маршала Шапошникова). Напротив нашего двухэтажного здания высился «корабль» — высокий дом с башней и шпилями-мачтами на крыше. В нем располагалось Главное Политуправление Советской Армии и Военно-Морского Флота. Здесь начинал я в 1947 году свою службу в Москве — в отделе печати Политуправления Сухопутных войск.

В тот день в моем мрачноватом и по конфигурации гробообразном кабинете собрались наши авторы — писатели Михаил Алексеев, Борис Зубавин, Михаил Колесников, Борис Привалов, Семен Борзунов (тогда редактор армейского «Блокнота агитатора»). Вели обычный разговор о новинках литературы, травили анекдоты. Рабочее время было на исходе, и мы убивали его, чтобы потом пойти в Дом литераторов да посидеть в ресторане.

Вдруг к нам зашел полковник Панов Виктор Васильевич — главный редактор журнала.

— Стаднюк, тебя вызывает генерал-лейтенант Миронов, — сказал он.

— Сейчас?

— Да, сейчас. И захвати свой сценарий — генерал интересуется.

Генерал-лейтенант Миронов Михаил Александрович был начальником управления пропаганды и агитации Главпура. Наш журнал, как и другие армейские и флотские печатные органы, подчинялся ему и его аппарату. Кроме того, Миронов являлся членом редколлегии «Советского воина», и поэтому мне иногда приходилось и раньше бывать у него в кабинете. Миронов пользовался у нас огромным авторитетом, слыл умным политическим руководителем, добрым и чутким человеком. Но лично у меня бывали разногласия с ним в оценках предлагаемых для публикации в журнале рассказов. Случалось, вернется в редакцию от Миронова рукопись, а на ней резолюция: «Я не за…», — и генеральская роспись. Я оказывался в дурацком положении: рассказ уже прошел редактуру в отделе, одобрен главным редактором и другими членами редколлегии, об этом извещен автор. Но главное, решающее слово, было за генералом Мироновым. Что мне оставалось делать? Как объяснить автору, иногда довольно именитому, почему вдруг отклоняется его, одобренное большинством членов редколлегии, произведение? Иногда я набирался храбрости, звонил Миронову и просил мотивировать свою отрицательную оценку рассказа. Это очень не нравилось генералу, мне приходилось выслушивать его нотации, а потом еще и получать выволочку от полковника Панова за непозволительный звонок начальству. А однажды, когда Миронов забраковал превосходную новеллу Николая Ершова «Вниз по Волге», я, в отчаянии, попросил писателя самого позвонить Александру Михайловичу и дал ему номер телефона… Ох, что потом было!.. Я мало не лишился своего поста в «Советском воине».

На этот раз заходил я в кабинет генерал-лейтенанта с радужными надеждами. Но увидел Михаила Александровича мрачным. Он молча взял у меня сценарий, сесть не предложил и спросил каким-то тусклым голосом:

— Как это вы, Стаднюк, ухитрились в мое отсутствие получить отпуск на целых три месяца?

— Написал рапорт, как полагается, на имя редактора журнала. Попросил месяц очередного отпуска, плюс два месяца за свой счет…

— А вы разве не знаете, что в армии не практикуются творческие отпуска?

— Вообще-то не знал. Но очень плохо, что не практикуются. Поэтому почти нет ни книг о современной армии, ни пьес, ни фильмов.

— Ваше двухмесячное жалование мы списать не можем, — стоял на своем Миронов. — Получать же вам его не за что.

— Я и не претендую ни на какое жалование. А отпуск потратил не зря: будет кинокомедия о советском солдате.

Миронов молча перелистал сценарий, остановил взгляд на последней его странице и с насмешкой спросил:

— Всего семьдесят страничек? И это за целых три месяца?!

— А больше и не надо, — пояснил я.

— Так за это время можно было написать диссертацию! — Генерал поднял на меня суровые глаза.

— Диссертацию написать легче!

— Кто вам сказал такую глупость?!

— Посудите сами: кандидатов и докторов наук в стране — многие сотни тысяч. А нас, членов Союза писателей, всего лишь три тысячи человек на все республики, — тогда именно такое число значилось в писательском справочнике.

Я уже начал терять самообладание. Разговор велся в явно оскорбительном для меня тоне.

— Ну, это вы объясните на партбюро… Кто у вас секретарь?

— Секретарь в отпуске.

— Все равно. Привлекаем вас к партийной ответственности…

— За что?! Ну, привлекайте… А я выступлю перед писательской общественностью, расскажу о нашем с вами разговоре. Тогда посмотрим, кто из нас окажется… — И неожиданно для самого себя выпалил: — В дураках!

Разумеется, это было с моей стороны уже неслыханной, неразумной и опасной дерзостью: подполковник и генерал-лейтенант — несоизмеримые «весовые категории».

— Вон! — выдохнул Миронов, вскочив на ноги.

— Есть вон, товарищ генерал-лейтенант! — истошно заорал я. Четко, по-уставному повернулся на каблуках кругом и строевым шагом, вкладывая в удары сапогами о паркет все свое негодование, вылетел из кабинета.

Через несколько минут появился в своей «резиденции». Там по-прежнему находились Алексеев, Зубавин, Привалов, Борзунов, Колесников. Кажется, еще и Константин Поздняев. Они обратили внимание на мой взъерошенный вид. Посыпались вопросы…

И я, стоя в дверях, позволил себе совсем недопустимое по тем временам: стал в подробностях рассказывать о происшедшем сейчас в кабинете генерала Миронова:

— В такой великой армии, победившей Гитлера, возглавляет ее духовную жизнь бездуховный человек! Позор всем нам! Завтра же подаю рапорт об увольнении! Стыдно! Стыдно быть под началом у злобных и темных людей!.. — Я был почти в истерике.

Вдруг сздади кто-то крепко взял меня за локоть. Я оглянулся и увидел нашего главного редактора полковника Панова. Лицо у него было бледное, глаза суровые.

— Прекрати! — строго произнес он. — Пойдем со мной… Под трибунал захотел?.. Партбилет тебе надоел?

Вошли в кабинет Виктора Васильевича. Он усадил меня на диван и тут же позвонил генералу Миронову. Я знал, что они были давними и близкими друзьями.

Мне только запомнилось из их разговора:

— Ты не прав!.. — говорил Панов в телефонную трубку. — Не прав!.. Стаднюк прав!.. Так нельзя с молодым писателем! Пойдет молва по всему их писательскому союзу! Не обрадуемся!..