Николай Павленко - Екатерина Великая. 3-е издание

Побудительные мотивы, которыми руководствовался Василий Мирович, были далеки от идейных. За 24 года жизни он убедился в безысходности своего положения: на пути его карьеры стояли тени деда и отца, и ему, знатному по происхождению отпрыску, внуку богатого переяславского полковника, довелось жить в нищете, не надеясь ни на материальное благополучие, ни на продвижение по службе. Попытка выпросить хотя бы часть конфискованных у деда имений не увенчалась успехом. У озлобленного Мировича, погрязшего в карточных долгах, возникла дерзкая мысль достичь благополучия столь же рискованным, как и безнадежно авантюрным способом — водрузить корону на слабоумную голову Иоанна Антоновича, который в знак признательности тут же, как он полагал, облагодетельствует своего освободителя. На память заговорщику приходили события двухлетней давности, когда сама Екатерина с легкостью овладела троном.

Мысль совершить переворот осенила Мировича 1 апреля 1764 года. Осторожный и скрытный подпоручик после долгих колебаний решил посвятить в тайну своего предприятия поручика Великолукского пехотного полка Аполлона Ушакова. Заговорщики составили план действий, решив реализовать его в дни, когда императрица выедет из Петербурга в Прибалтику.

Неделю спустя после ее отъезда Мирович должен был напроситься караульным офицером в Шлиссельбург, к нему якобы в качестве курьера прибывает Ушаков, вручает манифест, зачитываемый перед строем солдат. Те освобождают узника, и все вместе отправляются в Петербург, где на Выборгской стороне показывают Иоанна Антоновича артиллерийскому лагерю, который, признав в нем императора и присягнув ему, привлечет на свою сторону весь гарнизон столицы.

Случай внес в этот безрассудный план существенные коррективы, значительно уменьшившие и без того скудные шансы на успех: Ушаков, отправленный Военной коллегией в Казань, утонул в пути. Это, однако, не удержало Мировича от выступления. Привлечь кого-либо в сообщники он не отважился, опасаясь предательства, и решил приводить план в действие в одиночку.

9 июля 1764 года Екатерина, находившаяся в Риге, получила извещение от Н. И. Панина о трагедии в Шлиссельбурге, разыгравшейся 5 июля. События развивались в такой последовательности: во втором часу ночи Мирович поднял по тревоге караульных солдат, поставив их с ружьями во фрунт, велел взять под стражу коменданта крепости, отправился к казарме, где содержался узник, и открыл стрельбу по охранявшим его караульным солдатам. Между ними завязалась перестрелка. Когда Мирович решил усилить огневую мощь и велел притащить шестифунтовую пушку, солдаты, охранявшие Иоанна Антоновича, прекратили сопротивление. Мирович ворвался в каземат, где содержался Иоанн Антонович, и обнаружил там его мертвое тело — офицеры выполнили инструкцию никому не выдавать его живым.

К офицерам Чекину и Власьеву, возглавлявшим караульную команду, Мирович обратился со словами упрека: «А вы, бессовестные! Боитесь Бога? За что вы невинную кровь пролили?»

События, произошедшие в Шлиссельбурге, не на шутку встревожили императрицу. Хотя она и заверяла Панина, что не предалась страху, но озабоченность и страх за свое будущее видны в каждой строке ее письма. Она ошибочно полагала, что Мирович не одинок и к заговору причастно множество людей, считала необходимым искать корни заговора в Петербурге и обещала в скором времени прибыть в столицу: «Я не останусь здесь ни одного часа более, чем сколько нужно, не показывая, однако, что я спешу, и возвращусь в Петербург, и здесь, надеюсь, мое возвращение немало будет содействовать уничтожению всех клевет на мой счет». Это письмо императрица отправила 10 июля. И хотя Панин уверял ее, что Мирович не имел сообщников, она в этом сомневалась, что явствует из ее ответа 11 июля: «Хотя по вашим примечаниям с основанием видится, будто у Мировича сообщников нет, однако полагаться не можно на злодея, такого твердого в своем предприятии, но должно с разумной строгостью исследовать сие дело» [48] Соловьев. Кн. XIII. С. 306, 307. .

Догадки Екатерины не оправдались, следствие, несмотря на все старания, сообщников не обнаружило. Мирович счел свое дело проигранным, не став вилять и отпираться, чистосердечно во всем признался и всю вину взял на себя. Его приговорили к смертной казни. Милосердия императрица не проявила, и казнь состоялась 15 сентября. Не проявила Екатерина милосердия и к участвовавшим в деле солдатам, послушно выполнявшим команду офицера Мировича, — они были подвержены разным телесным наказаниям, а затем отправлены в ссылку и на каторгу.

Смерть Иоанна Антоновича ослабила страх Екатерины за будущее своего трона и одновременно освободила ее от необходимости проявлять осторожность, предоставила широкие возможности для самовыражения; если в первые два-три года императрице доводилось преимущественно разбирать завалы предшествующих царствований, то теперь ее честолюбие могло быть удовлетворено реализацией собственных планов; она накопила известный опыт управления, появились замыслы реализовать новшества. Екатерина принадлежала к числу тех государственных деятелей, которые намеревались не только царствовать, но и управлять. Сравнивая Екатерину II с предшественниками и предшественницами на троне, можно без риска ошибиться противопоставить ее супруге Петра I Екатерине, его племяннице Анне Ивановне, дочери Елизавете Петровне и двум внукам — Петру II и Петру III и поставить рядом с Петром Великим. Если первые находились во власти лени и удовольствий, то Екатерина И, как и Петр I, пользуясь словами А. С. Пушкина, на троне была работницей. Правда, работа Екатерины существенно отличалась от работы Петра — новые условия потребовали новых забот. Кроме того, Екатерине, как женщине, незачем было работать топором, командовать войсками на поле брани, водить корабли, овладевать ремеслами и т. д. Служба государству полвека спустя после смерти Петра Великого приобретала иной характер, но рабочий день императрицы коренным образом отличался от дня, проведенного, например, Елизаветой Петровной.

Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на режим, которого придерживалась Екатерина II. В письме к подруге своей матери Бьельке 9 сентября 1767 года она писала: «Некоторые думают, что я веду слишком сидячий образ жизни, а мне кажется, что я проводила всегда мою жизнь так, как теперь. Если вы любопытствуете знать мой образ жизни, то я вам расскажу о нем: встаю я в 6 часов и до восьми с половиною читаю и пишу совершенно одна в моем кабинете. Около девяти являются мои секретари, и я остаюсь с ними до одиннадцати. Потом я одеваюсь и в это время болтаю с теми, которые в моей комнате. Мой туалет не всегда продолжается с час. Затем я перехожу в приемную, обедаю между часом и двумя. После обеда я заставляю читать себе книгу до четырех часов, когда приходят те, которые не могли говорить со мною утром, и я остаюсь с ними до шести часов, после чего выхожу или гулять, или играть, или болтать, или в спектакль. Ужинаю между девятью, десятью часами. После ужина отправляюсь спать».