Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

В том же марте в Советский Союз из Гааги прибыл («для доклада своему начальству») резидент советской разведки в Европе Вальтер Кривицкий. Ему очень хотелось « узнать из первых рук, что происходит в Советском Союзе»:

«В железнодорожных кассах Ленинграда я встретил старого друга и товарища.

– Ну, как дела? – спросил я его.

Он оглянулся и ответил приглушённым голосом:

– Аресты, одни аресты. Только в одной Ленинградской области арестовано более 70 процентов всех директоров заводов, включая военные заводы. Это – официальная информация, полученная нами от партийного комитета. Никто не застрахован. Никто никому не доверяет ».

В этот момент до ленинградских энкаведешников дошёл слух о том, что поэт Василий Князев начал работать над « романом о смерти товарища Кирова ». И в ночь с 19 на 20 марта на улицу Рубинштейна, в дом № 15/17, в квартиру № 31, в которой проживал Князев, была послана группа сотрудников. Они изъяли рукописи, письма, книги. Квартиру опечатали. Арестованного поэта заключили в 36-ю камеру IV отделения тюрьмы № 2. Следователи приступили к расследованию.

17 марта о поэтах и поэзии высказалась газета «Уральский рабочий»:

«Вредными для советской поэзии являются стихотворные упражнения поэта Сельвинского. Этот поэт, по его выражению, чувствующий себя в советской литературе как тигр среди своры собак, не находит лучшего применения своему таланту, чем виршетворчесво, прославляющее нравы обезьяноподобных».

«Ленинградская правда» от 18 марта:

«Стихи Пастернака и Сельвинского – образец формалистического сумбура, против которого наша общественность выступала неоднократно. И на этих поэтов Бухарин ориентировал всю советскую поэзию».

19 марта в Ленинграде был арестован поэт Борис Петрович Корнилов, автор слов песни их кинофильма «Встречный» (музыка Дмитрия Шостаковича), которую пела вся страна:

20 марта на IV пленуме Союза советских писателей выступил с докладом его генеральный секретарь Владимир Ставский, который сказал:

«Нет никакого сомнения в том, что основная масса советских писателей – это люди, которые на деле показали всю преданность свою товарищу Сталину…

В Ленинграде долгое время орудовали враги народа… Они ориентировали всю поэзию на тот путь, который рисовался Бухариным в виде пути Пастернака…

Чтобы вовремя распознать и разоблачить врага, нужна революционная бдительность, о которой говорил нам великий вождь, мудрый советник товарищ Сталин…

Товарищ Сталин лучше, чем многие из нас, знает литературу и помогает советами. Он помогает нам, когда звонит. По предложению товарища Сталина выдвигаются и награждаются теперешние наши орденоносцы ».

Произошли изменения и в жизни бывшего приятеля Владимира Маяковского и Бриков старшего майора государственной безопасности Захара Ильича Воловича. Российский публицист и издатель Владимир Львович Бурцев, заслуживший за свои разоблачения секретных сотрудников Департамента полиции (провокаторов «царской охранки») прозвище «Шерлока Холмса русской революции », писал о Воловиче (как мы помним, работавшем в Париже под псевдонимом Владимир Борисович Янович):

«Янович Захар Моисеевич был официальным членом большевистского посольства на рю Гренель, позднее – помощником Паукера, начальника секретного отдела ГПУ. В 1936 году, 1 мая, был награждён орденом Красной Звезды за отличную организацию охраны на Красной площади в Москве. 2 мая в “Правде” была помещена фотография, где он снят совместно со Сталиным».

А 22 марта 1937 года Захар Волович был арестован.

Генриха Ягоду взяли под стражу 28 марта.

Александр Орлов:

«Ягода был так потрясён арестом, что напоминал укрощённого зверя, который никак не может привыкнуть к клетке. Он безостановочно мерил шагами пол своей камеры, потерял способность спать и не мог есть. Когда же новому наркому внутренних дел Ежову донесли, что Ягода разговаривает сам с собой, тот встревожился и послал к нему врача».

Кроме врача Ежов направил в камеру Ягоды начальника Иностранного отдела НКВД Абрама Слуцкого, с которым бывшего главу чекистов связывали дружеские отношения.

29 марта «Правда» опубликовала доклад Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК, из которого все советские люди и всё мировое сообщество должны были узнать, какие необходимо применить «меры» для «ликвидации троцкистских и иных двурушников».

Жену Бухарина Анну Михайловну вскоре тоже арестовали. Она впоследствии написала:

«Я была отправлена в лагерь до осуждения Бухарина. Я долго ждала процесса – целый год. Я понимала, что приговор будет смертным, другого не ждала и хотела скорейшего конца, чтобы прекратились мучения Николая Ивановича. Но у меня теплилась слабая надежда, что Бухарин уйдёт из жизни гордо. Что он так же, как на февральско-мартовском пленуме 1937 года, громко, на весь мир заявит: “Нет, нет, нет! Я лгать на себя не буду!”

В легере я уже хорошо понимала, что все обвиняемые, проходившие по процессу, признаются в преступлениях, которые они не могли совершить».

Вальтер Кривицкий:

«Каждый становился предателем, если он не смог обвинить в предательстве кого-то другого. Люди осторожные пытались уйти в тень, стать рядовыми служащими, избежать соприкосновения с властями, сделать так, чтобы их забыли».

Но «уйти в тень » удавалось не каждому. Кривицкий приводит слова, которые он услышал от своего шефа Абрама Слуцкого:

«– Придут за мной, придут за тобой, придут за другими. Мы принадлежим к поколению, которому суждено погибнуть. Сталин ведь сказал, что всё дореволюционное и военное поколение должно быть уничтожено как камень, висящий на шее революции. Но сейчас они расстреливают молодых – семнадцати– и восемнадцатилетних ребят и девчат, родившихся при Советской власти, которые не знали ничего другого… И многие из них идут на смерть с криками: “Да здравствует Троцкий!”»

Эти слова, надо полагать, Абрам Слуцкий говорил не только Вальтеру Кривицкому, но и кому-то ещё. Их хорошенько запомнили. Но пока молчали.

А вот что о той поре написал в воспоминаниях художник-карикатурист Борис Ефимов (родной брат известного тогда журналиста Михаила Кольцова):

«В Москве продолжается волна репрессий, каждый день узнаёшь, что кто-то из знакомых или друзей арестован, и что он “враг народа”. Удивительная вещь: человек, которого ты прекрасно знал как достойного и честного, как только попадал в НКВД, признавался во всех смертных грехах.