Наталья Черникова - Император Всероссийский Николай II Александрович

Сказанная 17 января речь была огромным диссонансом с этими настроениями, ушатом холодной воды на разгоряченные головы. Она настолько не соответствовала сложившимся представлениям об императоре, что сразу же пошли разговоры, что автором ее был кто-то другой, а царь лишь уступил настояниям. Составителями называли министра внутренних дел И. Н. Дурново, обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, известного своим консерватизмом дядю царя великого князя Сергея Александровича… И хотя довольно быстро выяснилось, что Николай II собственноручно написал сказанные им на приеме строки, и ближайшее окружение до последнего момента даже не знало, что он собирается говорить, отголосок неверия современников в самостоятельность императора до сих пор встречается в научной и учебной литературе.

Формированию легенды о слабости и несамостоятельности императора способствовало и несоответствие решительных слов Николая II его образу. Невысокого роста (1 м 68 см), в скромной полковничьей форме, он заметно проигрывал на фоне дворцовой роскоши, золоченых придворных и военных мундиров. В определенной степени это было ошибкой самого монарха. Еще при жизни отца для Николая Александровича был сшит генеральский мундир, поскольку планировалось приурочить к скорой свадьбе его производство в генералы. Следующий день после смерти Александра III был днем воцарения нового императора. Утром камердинер приготовил ему генеральский мундир и «жирные» эполеты, но Николай Александрович отказался надеть обнову и тем самым произвести себя в генералы. До конца жизни он так и остался полковником. Но скромность и невнимание к внешним отличиям негативно сказались на его имидже императора, стали причиной пренебрежительных отзывов о «маленьком полковнике». В январе 1895 г. было положено начало формированию мифа о последнем самодержце. Чем дальше, тем увереннее раздавались голоса о ничтожности его личности, тем более что очень скоро выяснилось, что Николай II – «малосамолюбивый царь» и способен «терпеть многое, чего не потерпел бы его отец» (С. Ю. Витте).

Свою роль в формировании восприятия монарха сыграли и первые отзывы о нем министров. Человек совершенно иного склада, нежели его отец, не обладавший на первых порах достаточным государственным опытом, Николай Александрович производил впечатление правителя, легко поддающегося влиянию. Он был очень обаятелен, умел очаровать собеседника – дар, присущий из его предков только Александру I. Занимавший пост министра финансов в начале царствования Николая II С. Ю. Витте писал: «Я не знаю таких людей, которые, будучи первый раз представлены Государю, не были бы им очарованы; он очаровывает как своей сердечной манерой, обхождением, так и в особенности удивительной воспитанностью, ибо мне в жизни не приходилось встречать человека более воспитанного, нежели наш Государь».

Но после решительного и не всегда сдержанного в словах Александра III свойственная его наследнику мягкость воспринималась как слабость. Дело усугублялось тем, что Николай II не очень любил высказывать свое мнение и тем более спорить. Он был неконфликтным человеком, знал, что последнее слово в любом случае останется за ним, и при расхождении мнений не считал нужным высказываться и вызывать новый виток аргументов. «Зачем вы постоянно спорите? – спросил он как-то одного из своих приближенных. – Я всегда во всем со всеми соглашаюсь, а потом делаю по-своему!» Действительно, в случае несогласия с министром Николай II не снисходил до дискуссии. Спустя несколько дней после доклада обычно посылал министру записку с категорическим требованием дать делу тот ход, который желал император. И министр, ушедший от монарха в убеждении, что их мнения совпадают, терялся в догадках, чье «темное влияние» изменило точку зрения самодержца.

Эти черты характера подметили еще его преподаватели. Один из них, К. И. Хис, вспоминал, что еще в детстве Николай Александрович был настолько независим в своих суждениях и настолько уверен в себе, что переубедить его было нелегко. Скрытая за внешней благожелательностью твердость характера (или упрямство, по мнению некоторых исследователей) оставалась незамеченной современниками. Во многом этому способствовала и присущая императору сдержанность. Графологи, которым его первая учительница давала ученические тетради будущего монарха, говорили, что определяющей чертой его характера является скрытность. Николай Александрович никогда не горячился, не терял самообладания, и лишь в крайних случаях давал собеседнику понять свое недовольство холодностью обращения. Его учителя вспоминали, что даже в детстве во время ссоры он, чтобы удержаться от резкого слова или движения, молча уходил в другую комнату, брал книгу и только успокоившись, возвращался и вновь принимался за игру, как будто ничего не произошло. Удивительная в ребенке сдержанность сохранилась и в зрелые годы. Привычка скрывать свои эмоции была столь сильна, что современники говорили даже о бессердечии монарха, его «отрешенности» или о непонимании им всей важности происходящего. Более проницательные люди видели иное. Одним из них был принц Генрих Прусский. Брат германского императора Вильгельма II и кузен русского монарха, он осенью 1901 г. гостил у Николая II в Спале и, вернувшись на родину, докладывал германскому канцлеру, что характер Николая II совсем не таков, каким привыкли его видеть. «Царь благожелателен, любезен в обращении, но не так мягок, как зачастую думают, – говорил принц. – Он знает, чего хочет, и не дает никому спуску. Он настроен гуманно, но желает сохранить самодержавный строй».

Лепту в формирование негативного образа внесла и Александра Фёдоровна, которая и после свадьбы вела недопустимую для императрицы уединенную жизнь. Она мало принимала, кроме общих приемов, – только дам по две-три, так что даже приближенным к Николаю II было нелегко с ней познакомиться. На невозможность представиться императрице жаловался и его старый учитель К. П. Победоносцев. Этому были свои причины. Дело в том, что родные языки Александры Фёдоровны – немецкий и английский – при дворе были приняты мало. По-французски она говорила с ошибками, а по-русски вообще стеснялась произнести хотя бы слово, хотя все понимала. Кроме того, Александра Фёдоровна скованно чувствовала себя на публике. Во время представления депутаций 17 января она, по воспоминаниям современника, «держалась совершенно одеревенело» и даже не приветствовала делегатов, когда они друг за другом проходили перед императорской четой. На фоне всегда любезной и улыбающейся императрицы-матери Марии Фёдоровны это выглядело особенно странно. В обществе заговорили о гордости, недоступности молодой царицы, ее презрении к свету и светским обычаям.