Игорь Каберов - В прицеле свастика

Наконец взлетает Тенюгин. Он догоняет меня, пристраивается. Что ж, вдвоем веселее.

Минут через двадцать мы приземляемся. С тяжестью на душе выбираюсь я из кабины. Не сбил! Ни одного самолета не сбил! А какие были условия! Как на полигоне…

Расстегиваю лямки парашюта. Наш моторист Алферов помогает мне снять его.

— А здорово вы их, товарищ лейтенант! — явно пытаясь утешить меня, говорит он. — Только, наверное, бронированные они, не пробить…

— Дело не в броне, Борис, Тут другое. Вспомни, как дрался Гусейн Алиев. Считанные минуты — и два самолета сбиты. Такие же, как эти, самолеты. У него тогда закончились боеприпасы, а то и третий «мессершмитт» врезался бы в землю. Значит, бить их можно. А у нас, ты же знаешь, сбился прицел. Я думал, что мы его утром отрегулируем. А тут вылет— Лицо Алферова делается озабоченным.

Понял, товарищ лейтенант!

Ну вот, а теперь передай инженеру: пусть оружейники займутся прицелом.

Отчеканив «Есть!», Алферов положил парашют на стабилизатор и побежал к оружейной палатке, Тенюгин тщательно осмотрел мой самолет.

Везет тебе. Столько пробоин — и ни одна пуля не задела кабину! — Он помолчал немного, крутя в руках шлем. — А все же ты зря вылетел один. Надо было разбудить меня, пошли бы вместе.

Каждая секунда была дорога, Володя.

Вообще-то да, — сказал Тенюгин. — Я едва успел добежать до самолета, как они уже начали пикировать. И бросили бомбы опять в тот же угол, что и в прошлый раз. И опять никого не задели, только лес попортили. Три бомбы настоящие, остальные, как и тогда, жестянки. Ну и дыму от них!

Да, немцы не знали, где укрыты наши бомбардировщики, и это радовало. Но что будет дальше? Нас только двое. А если фашисты прилетят, когда наши самолеты заправляются? Могут прилететь большой группой да еще с истребителями. Тогда как?..

Тенюгин протер платком свои летные очки, взглянул на меня.

— Ну вот что. Пока суть да дело, пойдем в столовую…

С Тенюгиным мы подружились здесь, в эскадрилье. В училище он как-то сторонился меня. Видимо, сказывалась разница в возрасте (я немного старше Володи). Там, в Ейске, он восхищал всех нас, блестяще выполняя упражнения на спортивных снарядах. Летал Тенюгин очень хорошо, любил прыгать с парашютом. Всегда собранный, опрятный, он даже здесь, на фронте, регулярно меняет подворотнички, драит до блеска пуговицы, умудряется гладить брюки.

Всю жизнь Тенюгины жили в Осташкове, Живописная природа верховья Волги, неповторимая красота озера Селигер с детства полюбились Володе. У него спокойный, уравновешенный характер волгаря. Он прям в суждениях, немногословен, бесстрашен. Глядя на него, мысленно говорю себе: «Как хорошо, что рядом такой хороший человек!..»

Позавтракав, мы идем краем леса к своей палатке.

— Ты посмотри, — закрывшись рукой от солнца и задрав голову, останавливает меня Тенюгин, — посмотри, какое сегодня небо! Как над Селигером! Скажи, ты бывал когда — нибудь на Селигере, а?

Я не успеваю ответить Тенюгину. К нам бежит Ваня Гомонов. В чем дело? Оказывается, меня срочно зовут к телефону. Скорее в палатку! Снимаю трубку:

— Лейтенант Каберов слушает.

— На нас идут бомбардировщики!

— Кто говорит? — пытаюсь я уточнить, полагая, что это звонок из штаба соседней части.

— Говорит пост ВНОС, наблюдатель! А откуда бомбардировщики? Откуда идут? С какой стороны?

— Пока что не видно…

— Ну как же так? — В сердцах я бросаю трубку на рычаг телефонного аппарата.

— Где он, этот пост ВНОС?

Мы с Володей выбегаем из палатки. Он указывает мне на крайнюю высокую сосну. Наблюдатель сидит на ней, как кукушка. Сидит на семой вершине,

— Эй, служба! — кричу я ему, — Где же бомбардировщики?

Он подносит к глазам полевой бинокль.

— Вот они!

— Далеко?

— Нет, рядом!..

Мы бросаемся к самолетам. Тенюгин занимает свое место в кабине и запускает двигатель. Я не могу это сделать. Мой истребитель, задрав хвост, стоит на козелке, нацеленный на дерево, на котором висит лист белой бумаги.

— Грицаенко! — окликаю я техника, — В чем дело?

— Прицел проверяли, товарищ командир. Теперь порядок!

Я приказываю убрать козелок, поднимаю машину в воздух и устремляюсь за Тенюгиным. Между тем мой ведущий уже подает мне сигнал и разворачивается. Я следую за ним. Что ж, наблюдатель прав. Действительно, западнее аэродрома на малой высоте идут самолеты. Смотрю на прицел. «Не подведи, дружок!..»

Самолеты уже совсем близко. Тенюгин заходит в атаку. Я тоже пикирую на ближайшую ко мне машину. Вот она уже в перекрестье прицела, пальцы ложатся на гашетки, и вдруг… Меня словно током пронизало с головы до пят. Я вижу на крыльях атакуемых нами самолетов звезды. Свои! Ухожу в сторону. Тенюгин делает то же самое. Он покачивает самолет с крыла на крыло, подавая мне сигнал следовать за ним. Мы набираем высоту, осматриваемся. Ну конечно же, это наши ПЕ-2. Видимо, они возвращаются с задания. Сначала три, потом два самолета, а за ними, далеко отстав от них, идет еще один. Видать, тяжелый бой вели они, если идут разрозненно, кто как может…

Я вспоминаю о нашем наблюдателе. И кто только придумал этот пост! Ну, за восемь — десять километров еще можно увидеть с вершины дерева приближающиеся к аэродрому вражеские самолеты. А что толку? Такое расстояние они преодолеют минуты за полторы. Пока наблюдатель звонит нам, пока мы бежим к машинам, садимся в кабины, запускаем и прогреваем двигатели, пока выруливаем — эти полторы минуты проходят. А когда взлетать? Зато формально все в порядке: есть пост ВНОС — воздушное наблюдение, оповещение, связь. Ох, и довоюемся мы когда — нибудь с таким наблюдением и оповещением! А матрос, конечно, старается. Да и смелым человеком надо быть, чтобы нести службу в этом вороньем гнезде.

Приземляемся, а у нас на стоянке оживление: прилетел Багрянцев. Для всего личного состава это праздник. Люди читают газеты, письма, привезенные Багрянцевым, делятся новостями. Сам Михаил Иванович ушел в штаб соседней части. Ждем его. Вскоре должен прийти.

Возле нашей палатки особенно многолюдно. Кто-то развернул красочный плакат, посвященный подвигам армейских летчиков — истребителей Жукова, Здоровцева и Харитонова. Каждый из них в самом начале войны был удостоен звания Героя Советского Союза. На плакате изображен истребитель И-16. Он таранит фашистский бомбардировщик. Во все стороны летят обломки хвостового оперения. Моторы «юнкерса» горят. Опустив нос, он идет в последнее пике. Конечно, горящие моторы — это домысел художника. Пылающий самолет таранить нет необходимости. Он и так упадет. Что касается самого тарана, то это здорово, что и говорить!

Смотрю на мужественные лица наших русских парней (их портреты помещены в верхней части плаката), читаю описание совершенных ими подвигов и спрашиваю себя: «А я смог бы так?» Нет, не просто решиться на это. Идти на таран есть смысл, когда на твоем самолете отказало оружие или иссякли боеприпасы.