Игорь Каберов - В прицеле свастика

Лихо управлявший автомобилем молодой паренек в пути несколько раз спрашивал у меня, где именно лежит самолет, далеко ли он от немецких окопов.

Воюю, а что такое война — не знаю, — говорил он, — Прошусь на фронт, а командир не пускает. Одно твердит: «Исполняй приказ. Нужно будет — пошлем». Товарищ лейтенант, помогите мне попасть на фронт.

А зачем тебе помогать, сейчас сам приедешь. Вон за тем поворотом деревня, а за ней фронт.

Машина остановилась у развалин дома Зинаиды Михайловны. Большой Вруды и соседней деревни Ямки больше не существовало. Было только пожарище. Оставшиеся в живых жители, видимо, ушли в лес. Во многих дворах стояли кресты на свеженасыпанных бугорках земли. Мы подошли к могиле Володи.

— Смотри, матрос, — сказал я водителю. — Смотри и запоминай.

К нам подошел боец. В ответ на вопрос о положении на переднем крае он пожал плечами:

— Утром фашисты пытались прорвать нашу оборону, но мы отбили все их атаки. Сейчас затишье. Что будет к вечеру, сказать трудно.

Красноармеец поправил на плече трехлинейку, посоветовал нам, куда поставить машину.

— Да не вздумайте днем поехать к самолету. Фашисты могут открыть огонь из орудий.

В садах и на огородах, за развалинами разрушенных строений стояли прикрытые ветками орудия и танки. Возле них, почти невидимые в маскировочных халатах, хлопотали красноармейцы.

С началом сумерек мы были уже у самолета. Несколько позже фашистская авиация начала бомбить станцию. Бомбы рвались так близко, что казалось, Вот-вот накроют нас. Я смотрел на станцию. Вряд ли там была хоть одна живая душа. А самолеты все шли и шли. Находиться вне укрытия стало опасно, и я предложил технику на время оставить работу и забраться под машину.

Я комбинезон недавно постирал, товарищ командир, — как бы между прочим говорит Грицаенко. — Грязно уж очень под машиной. Как — нибудь так…

Я тоже не полезу под грузовик, — вторит ему Алферов. — Старшина у нас очень уж строгий. Не любит грязнуль. Матрос ты, говорит, или кто?..

В просвете между облаками ненадолго показалась неполная луна. В ее слабом свете видны темные силуэты вражеских бомбардировщиков. Где-то рядом заговорила зенитка, потом вторая, третья. Один из самолетов прошел над нами так низко, что едва не коснулся земли.

— Вот черт! — Алферов проводил сердитым взглядом скрывшийся во тьме самолет. — И все же надо работать. Может, эта сволота всю ночь будет летать.

Неожиданно бомбы засвистели, казалось, прямо над нашими головами.

— Ложись! — успел крикнуть я, и все припали к земле.

Одна из бомб упала так близко, что комья выброшенной взрывом земли загрохотали по перкалевой обшивке крыльев.

Мы встали и отряхнулись. Грохот бомбежки постепенно стихал.

Через некоторое время на Большую Вруду снова налетели фашистские самолеты. Но ничто уже не могло помешать нам. Истребитель был разобран и погружен на машину.

Коротка августовская ночь, но к рассвету все у нас было готово к отъезду. Машина, тяжело переваливаясь, пошла по полю, подминая колосья спелой ржи. Едва мы миновали деревню, как противник начал артподготовку. Но снаряды рвались позади нас, и мы были уже вне опасности.

Создав перевес в силах на этом участке фронта, гитлеровские войска ценой больших потерь утром овладели деревней Большая Вруда, вернее, тем, что от нее осталось.

Над клопицким аэродромом нависла опасность. Фашистские войска грозили охватить его с двух сторон. Гарнизон решено было эвакуировать. Когда мы привезли мой истребитель в Клопицы, там уже все было, что называется, поднято на ноги. Нам оставалось только захватить свои вещички и прямым путем следовать в Низино. Багрянцев и Тенюгин на некоторое время задержались, чтобы прикрыть аэродром, а потом и бомбардировщики (когда они будут возвращаться на свое постоянное место базирования, под Ленинград).

Машина шла ровно. Дорога была хорошая. Я блаженно закрыл глаза. После бессонной ночи хотелось отдохнуть. Вспомнились жена, дочурка, родители. После начала войны я получил от них только два письма. «У нас все хорошо, не беспокойся. Все живы, здоровы. Ниночка уже бегает и много говорит», — писала жена в последнем письме.

Оно было со мной. Достав его, я снова — в который раз! — перечитал знакомые строчки. «У нас все хорошо…» Фашисты в Старой Руссе и уже подошли к Шимску. А у них в Новгороде «все хорошо». Какое уж там хорошо! И попробуй тут не беспокоиться!..

Шофер замедляет ход машины. У нас на пути большая группа беженцев. Женщины, ребятишки, старики гонят скот, несут на плечах узлы, котомки, чемоданы. Больно смотреть на эту картину. Люди снялись со своих насиженных мест и идут неведомо куда…

Многие поднимают руки и просят подвезти. Но у нас даже примоститься негде. Едем не останавливаясь. Неожиданно перед машиной возникает фигура старика. Он поднял над собой девочку с забинтованной головой. Водитель резко тормозит, чтобы не сбить их.

— Ты куда, отец, под колеса, да еще с ребенком! — кричит он, открыв дверцу.

Я выхожу из машины,

— Подвези, сынок… Старый я… Нам бы до Ленинграда только… Матку-то ее, слышь, бомбой фашист убил… А внучка вот…

Он поправил окровавленную повязку на голове девочки, трясущейся рукой вытер слезы.

— И избу сожгли, ироды!.. До Ленинграда бы нам, сынок…

Узнав, что мы едем не в Ленинград, а на ближайший аэродром, что везем в ремонт самолет, который нужен нам, чтобы бить фашистов, старик прижимает к груди внучку и отходит в сторону.

— Дай вам бог, сынок, одолеть супостата Гитлера… Дай вам бог!.. За Ропшей дорога ухудшилась. Машина переваливается из стороны в сторону, того и гляди, борта не выдержат. Шофер вынужден ехать медленнее.

Грицаенко из кузова наклоняется к дверце машины:

— Товарищ командир, к дому подъезжаем. Низино уже видно.

И' верно, из — за деревьев небольшой рощи показалась верхушка знакомой водонапорной башни. Над аэродромом курится облако рыжей пыли. Видимо, истребители выруливают на старт. Вот они уже взлетели и, быстро набрав высоту, ушли на запад, растворились в голубизне тревожного ленинградского неба.

На противоположной стороне аэродрома, очистившегося от пыли, мы видим едва заметный, замаскированный елочками бугорок. Это наша землянка. Машина идет мимо ангаров, Оставленные своими хозяевами, они осиротело смотрят на нас своими маленькими, запыленными оконцами.

Дома! На войне, а все же дома!

На стоянке машину уже обступили со всех сторон летчики и техники.

— Привет клопицким!

— Откуда дровишки, Саша? — Друзья обнимают спрыгнувшего с машины Грицаенко и разглядывают привезенный нами самолет. — Ерунда, починим. Будет опять как новый!