Николай Зенькович - Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина

… Я бывала наездами в Петербурге. Помню первый визит к Каннегисерам. У них был собственный двухэтажный дом в стиле псевдобарокко в переулке где-то около Таврического. Швейцар спросил, к кому я иду. После моего ответа он вызвал лакея. И тот спросил меня, о ком доложить. В Одессе они были скромнее, их петербургский стиль меня поразил. Одесские семьи, даже очень богатые, держали кухарок, горничных, но мужской прислуги ни у кого не было, о гостях не докладывали…

… Бывали у Каннегисеров Кузмин, Савинков (он был оунь близок с Левой), Мандельштам, другие известные люди. Лулу с успехом играла роль хозяйки салона, этакой современной Аннет Шерер…

… Я смотрела на молодых Каннегисеров с их выкрутасами, великосветскими претензиями, нервной утонченностью (Сережа говорил: «породистой утонченностью») и думала: «Не только особняк тут в вычурном стиле ложного барокко, но и люди». Лева мог преспокойно произнести пошловатую фразу: «Такой-то слишком нормален и здоров, чтобы быть интересным». Поза, рисовка, кокетство? Допускаю. Но по тому, кого человек из себя изображает, кем он хочет казаться, тоже можно судить о его сути. Монологи Левы о сути плоти, о свободной морали, о праве на «святую греховность» иногда мне напоминали такую дешевку, как «Ключи счастья» Вербицкой. Помню ее излюбленные словечки «вульгарно» и «плебейски», которые она произносила, морща нос. Сережа свысока осуждал тех, кто увлекался футболом, греблей, плаванием; говорил, что футбол — это «для кухонных мужиков»…

… Живя в Петербурге, Каннегисеры приезжали в Одессу. Лева становился все более изломанным и изысканным, петербургским перенасыщенным и утомленным снобом. Он старался походить на героев Оскара Уайльда, на рисунки Бердслея… Он любил ходить с тростью, что у молодого человека выглядело манерно, на ходу вертел бедрами. Вера Инбер говорила, что у нее от его походки делается морская болезнь…

… Его брат, Сережа, какя уже сказала, учился на юридическом, считался очень умным и способным. Типичный белоподкладочник, он вращался среди так называемой «золотой молодежи» (Леву больше тянуло к богеме). Все считали, что Сережа никогда не влюбится, не женится. Он ни за кем не ухаживал, был очень сдержанным человеком. В свои 22 года рассуждал, как старик. И вот Наташа Цесарская… Сергей Каннегисер женился на Наташе и увез ее в Петербург… В Одессе потом ходили разные слухи насчет Наташиного петербургского житья-бытья. Кто-то говорил — Сережа, оказывается, такой же гомосексуалист, как его брат, а красавицу жену взял «для вывески»…

… Март 1917-го. Известие о Февральской революции, красные банты, улыбающиеся лица. Все мы были веселы, ждали только роз впереди, с восторгом бегали на митинги.

На светлом фоне особенно выделилось одно черное событие. Вернулась в Одессу Наташа Каннегисер — неожиданно, без телеграммы. Худая, бледная, необычайно красивая, волосы затянуты в высокий узел на темени, вся в черном. Она сказала только два слова: «Сережа застрелился». И ничего не стала объяснять.

Никто в Одессе не мог понять, что стряслось с Сережей, таким самоуверенным, победительным, эгоистичным. Неужели так подействовала революция? Потом приехал из Петербурга информированный человек и объяснил: «Был в списках осведомителей полиции. Боялся, что про это узнают». Оказывается, Сережа, заигрывая с революционным подпольем, в то же время доносил на революционеров — кажется, главным образом, на эсеров. Денег ему не требовалось, богатые родители ничего не жалели для детей. Думаю, что при своей испорченной натуре он просто находил удовольствие в такой двойной игре…

… После Октябрьской революции связь с Петербургом прервалась. Но один общий знакомый рассказал о Каннегисерах: отца сняли с должности, никаких лакеев и балов, самоубийство Сережи подкосило стариков. Лулу рвет и мечет, хочет уехать за границу, старикам трудно решиться; живет у них Савинков, имеет большое влияние на Леву.

Потом дошла до нас весть — убит Урицкий. К индивидуальному террору в нашей среде относились как к глупости. Эсеры? Да, убийство приписывали им. Ну, убит какой-то комиссар, я эту фамилию слышала впервые. И вдруг выясняется — убил Лева Каннегисер. В Одессе, где его хорошо знали, все ахнули. Мальчишка, далекий от — всякой политики, элегантный эстетствующий сноб, поэт не без способностей, что его могло на это толкнуть? Кто-то его настроил? Не Савинков ли? Существовала версия, что Лева считал своим долгом в глазах лидеров эсеровской партии искупить преступление брата, спасти честь семьи.

Старики Каннегисеры пустили, говорят, в ход все свои связи, но тщетно. Держался их сын, по слухам, до последней минуты спокойно и твердо.

Лева с тростью денди, с похабщиной на сардонически изогнутых губах — и террор… Лева — и политическое убийство… Неужели так далеко могли завести кривляние, привычка к позе? От игры в порочность в духе Дориана Грея — к убийству?..

После расстрела Левы Каннегисера старики были совершенно убиты. Такие мальчики, выдающиеся, блестящие, столько возлагалось на них надежд, такие рисовались радужные перспективы… Через некоторое время старики уехали за границу вместе с Лулу. Счастье, благополучие, почет — все осталось позади.

Знакомый работник советского торгпредства видел потом Лулу в эмиграции, толстую, грубую. Родители умерли, она неудачно вышла замуж и разошлась, очень нуждалась. Все пошло прахом. Таким был конец династии Каннегисеров.

(Журнал «Столица», 1992, N 92)

Это был самый первый террористический акт против представителя власти большевиков, устроивших переворот и арестовавших Временное правительство. Исполнителя с полным основанием можно назвать террористом номер один советской эпохи.

Покушение готовилось по классическим правилам — в то время еще живы были многие мастера этого дела, в совершенстве владевшие искусством неотступно выслеживать свои жертвы, терпеливо дожидаясь минуты, когда можно бросить бомбу или выхватить револьвер. Конец девятнадцатого — начало двадцатого века в России ознаменовался невиданным всплеском политического террора. От рук народовольцев пали сотни ненавистных царских жандармов и чиновников.

Но все рекорды побили социалисты-революционеры. На их счету — два министра, тридцать три губернатора и вице-губернатора, шестнадцать градоначальников и двадцать четыре начальника тюрьмы, семь генералов и пятнадцать полковников. В списке их жертв — прокуроры и начальники сыскных отделений, приставы и околоточные, присяжные поверенные и провокаторы.

Когда большевики разогнали Учредительное собрание и узурпировали власть, эсеры, разумеется, не могли смириться с такой наглостью.