Игорь Бунич - Быль беспредела, или Синдром Николая II

— Спасибо, не надо, — поблагодарил Куманин, — адрес интерната я знаю. У меня к вам еще вопрос. Мне нужно найти одного вашего доцента по имени Феофил. Вы такого знаете?

— Феофил Пименович? — спросила заведующая, — он у нас давно не работает.

— Вот как? — удивился Куманин, — а его адрес вы не могли бы подсказать?

— Это в отделе кадров, — сказала Ирина Сергеевна, — я не знаю.

Выяснив, что отдел кадров сегодня работает только до двух часов, Куманин поспешил туда — было уже без четверти два.

Дверь отдела кадров была обита оцинкованным железом, и в ней имелся глазок, как в тюремной камере. Кроме таблички «Отдел кадров», на двери висела еще одна — «Первый отдел», а потому дверь, выставив наружу только кнопку звонка, была наглухо закрыта.

Куманин с силой нажал пальцем на эту кнопку. Глазок приоткрылся, и Куманин поднес к нему свое удостоверение. Дверь бесшумно открылась, как всегда случалось после выполнения подобного ритуала.

Пожилой мужчина в помятом костюме, который традиционно украшали значок участника Великой Отечественной войны и колодки со стандартным набором медалей, оказался начальником первого отдела. Выяснилось, что кадровики по субботам работают чисто символически и к полудню все инспектора разбегаются.

— Ничего, — успокоил его Куманин, испугавшись, что ему сейчас придется выслушать очередную лекцию о падении дисциплины и отсутствии элементарного порядка, — думаю, что вы сможете мне помочь.

— Слушаю вас, товарищ… — начальник первого отдела вопросительно посмотрел на Куманина.

— Майор, — подсказал Куманин, еще раз в раскрытом виде поднося к очкам начальника свое милицейское удостоверение.

— Слушаю вас, товарищ майор. Прошу ко мне в кабинет, — он распахнул обитую дерматином дверь с табличкой «Начальник Первого отдела». Табличка была таких размеров, что уже вполне могла считаться мемориальной доской.

Кабинет начальника первого отдела был небольшим и без претензий на роскошь. Он весь оказался заставлен сейфами и несгораемыми шкафами, как будто находился не в педиатрическом институте, а в разведывательном отделе генерального штаба. В небольшом проеме между забранным толстой решеткой окном и огромных размеров сейфом притулился стол, украшенный настольной лампой казенного образца и парой черных телефонных аппаратов. В другом крошечном проеме между пугающей сталью несгораемых шкафов был втиснут столик с пишущей машинкой секретного делопроизводства.

— Вы по поводу воровства халатов? — спросил начальник первого отдела, представившийся Иваном Никифоровичем.

— Нет-нет, — Куманин даже поднял руку, поскольку Иван Никифорович уже готовился открыть толстенную папку, где, видимо, содержались материалы проведенного им предварительного расследования по факту воровства белых халатов.

— Нет-нет, — снова повторил Куманин, усаживаясь на жесткий табурет, на котором вызванные в первый отдел сотрудники института должны были осознавать свое ничтожество, глядя в очи Ивана Никифоровича.

— Меня интересует один из ваших сотрудников, — продолжал Куманин, — доцент Феофил Пименович…

— А! — оживился Иван Никифорович. — Он, выходит, и по вашей линии проходит.

— Он еще что-нибудь натворил? — в свою очередь поинтересовался Куманин. — По чьей линии?

— Товарищи приходили, интересовались, — уклончиво ответил знавший свое дело начальник первого отдела.

«Товарищи, наверняка, были из комитета, о чем какому-то милицейскому майору знать было необязательно».

— Допросить его надо, засветился в одном деле, — столь же уклончиво сообщил Куманин. — Мне бы установочные данные на него хотелось получить. И поскольку он у вас работал…

— Уволили мы его, — не без гордости сообщил Иван Никифорович. — С полным несоответствием занимаемой должности. Мы молодежь воспитываем, а тут выясняется, что преподаватель стоит на учете в психдиспансере и несет, понимаете ли, неизвестно чего на занятиях. У нас тут преимущественно женский контингент, сами понимаете…

— Давно уволили-то его? — спросил Куманин.

— Считай, с полгода. Хотели по статье, но сейчас времена — сами знаете какие. Дали уйти по собственному желанию, — с горечью признался Иван Никифорович. — Он по образованию — детский психиатр. Сразу после института защитил диссертацию. Говорили, не без способностей. Но тут начали мы получать сигналы, что он на своих лекциях что-то несет о Боге, о Божественной сущности сознания, и прочую буржуазную чепуху. Я, знаете ли, товарищ майор, сорок календарных лет в органах прослужил и эту публику знаю — тут же дал команду проверить, не псих ли. И что вы думаете? Состоит, как миленький. Копнули — оказалось, еще на старом месте работы его разоблачили и направили на принудительное лечение с помощью органов. Там он тоже какую-то околесицу нес. Вроде, отрицание Бога тормозит развитие науки и искажает само понятие «психиатрия». Было это, аккурат, в 79-м. Выпустили его из психушки, он — к нам, штампов-то в паспорте не ставят, о прошлом скрыл. Я, как узнал, сразу в органы сообщил: мол приезжайте, забирайте тепленького. Получил ответ: нас теперь это не касается, примите административные меры. Я тут же представление ректору и копию в райком. Хорошо еще статья есть, что психам, нельзя работать в системе высшего и среднего специального образования. А то бы управы не найти на него…

— А он у вас психиатром работал? — уточнил Куманин.

— Психологом, — поправил начальник первого отдела, — на полставки. Детей, понимаете ли, каких-то на свои лекции таскал, студентам показывал. Где он этих детей брал и что потом с ними делал, выяснить бы не мешало. Вы по этому поводу?

— Примерно, — ушел от ответа Куманин. — Мне бы его адресок получить.

— Сейчас сделаем, — с готовностью вставил Иван Никифорович и, поднявшись со стула, с лязгом открыл мощный сейф, который сделал бы честь любому банку.

В сейфе, насколько мог видеть Куманин, находилась картотека с учетными карточками сотрудников, преподавателей и студентов, видимо, находящихся под особым присмотром первого отдела.

— Хорошо следите за кадрами, — похвалил Куманин ветерана, — полный у вас порядок, приятно смотреть.

— А как же иначе? — Ивану Никифоровичу была явно приятна похвала. Кто еще мог оценить его работу по достоинству, коль она была негласной — только офицеры КГБ, милиция да райкомовские инструкторы.

— Кадры решают все, как говорил товарищ Ленин, — начальник первого отдела подал одну из карточек Куманину, оставив сейф полуоткрытым. — У меня здесь собраны все согласно инструкции райкома. В первую очередь евреи и те, у кого родственники подвергались репрессиям как представляющие повышенную общественную опасность. Важно знать их настроения. Затем злоупотребляющие алкоголем, склонные к хищениям, фарцовке, аморальному поведению…