Илья Драган - Николай Крылов

Но спокойный и рассудительный командарм не растерялся, не пал духом. За Одессу надо было сражаться и при столь сложных условиях, а невыполнимое отставить.

3 августа старший лейтенант Садовников занес в журнал боевых действий: «Ликвидация Дубоссарской группировки приобретает исключительное значение, так как противник занял Первомайск, и соединение Первомайской и Дубоссарской группировок создаст тяжелое положение для 9-й и Приморской армий».

Оценке старшего лейтенанта было воздано должное. Анализ был точен. В оперативном отделе штаба никто не смыкал глаз. Направленцы выверяли наличие сил. Надо было спасать ослабленный правый фланг. Взвесив все возможности, Крылов и Воробьев остановились на том, чтобы на правый фланг выдвинуть прежде кавалерийскую дивизию И. Е. Петрова, единственный резерв армии. Для ее усиления перебросить туда же один полк Чапаевской дивизии и начать выдвижение пограничников, одесских истребительных батальонов и всего того, чем может помочь военно-морская база.

Софронов дал согласие на эти передвижения и неожиданно для всего штаба принял решение начать свертывание Тираспольского укрепленного района.

И хотя в своих размышлениях Воробьев и Крылов не раз рассматривали эту возможность и даже в варианте обороны Одессы на ближних подступах рассчитывали на огневые средства УРа, но и для них столь кардинальное решение было неожиданным.

Ну а оправданно ли такое решение? Не рано ли? Быть может, Южный фронт все же найдет силы задержать немецкое наступление?

Вот где сказался опыт командарма, приобретенный в боях в Прибалтике. Учитывая, что натиск врага еще не ослабел ни в одном из направлений, что немецкие войска еще обладают превосходством в численности войск, в танках, что немецкая авиация пока еще господствует в воздухе, ожидать, что Южный фронт ликвидирует кризис, не приходилось. Вместе с тем отвод УРа со всеми его огневыми средствами требовал времени. Малейшее промедление могло привести к его окружению.

Дивизии были усилены за счет УРа огневыми средствами, создавался подвижной резерв.

Внес командарм и значительные поправки в сооружение оборонительных рубежей.

Фронт обороны на первом рубеже составил бы 225 километров, на втором — около 175 километров. Теперь все это надо было пересматривать. Для двух дивизий такая протяженность обороны была нереальна. Софронов потребовал, чтобы основные усилия по созданию инженерных сооружений были перенесены на третий, ближайший к городу рубеж обороны. И здесь сказался его опыт обороны против немецких войск. Он указал на малую эффективность противотанковых рвов и приказал отрывать стрелковые окопы с разветвленными ходами в несколько рядов.

Почувствовали твердую руку командарма и командование военно-морской базы, и пограничники, и части НКВД.

Моряки спешно формировали два сухопутных полка. Правда, невелика была их численность. В первом — 1300 бойцов, во втором — 700. Но это были мужественные люди. Пограничники и части НКВД сформировали свой полк.

4 августа прервалась проводная связь со штабом Южного фронта.

5 августа в директиве Ставки Верховного Главнокомандующего Южному фронту было приказано Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот.

Приморская армия получила приказ отходить на первый рубеж обороны Одессы — станцию Кучурган, станции Раздельная, Катаржино, Березовка. Правый фланг армии развертывался фронтом на север, левый оставался у Днестровского лимана.

Директивой Ставки как бы начинался последний этап сражений на южном фланге Южного фронта. Одесса превращалась в изолированную от суши крепость. На первом рубеже обороны остановить наступление средств не было. Отвод войск с задачей оторваться от противника, да еще в степных просторах, всегда был сложнейшим маневром, а при пятикратном превосходстве противника нужны были поистине титанические усилия, чтобы не растерять войска.

Вот когда сказалась предусмотрительность командарма, начавшего отвод Тираспольского УРа до приказа командующего Южным фронтом.

Думается, что решения Софронова в организации обороны, его понимание тактики немецкого командования помогли Крылову сформировать свой взгляд на тактику обороны против немецких войск. Вскоре и ему пришлось играть первые роли в масштабе армии.

Первый рубеж обороны, как и следовало ожидать, оказался неустойчивым. В разрыв между 9-й армией и Приморской устремились войска 11-й немецкой армии, на Катаржино и Березовку наступало 9 дивизий 4-й румынской армии. Правый фланг Приморской, чтобы избежать его отсечения от Одессы, пришлось изогнуть дугой и выйти на второй рубеж обороны и преградить пути для обхода Одессы со стороны Тилигульского и Куяльницкого лиманов.

К 8 августа линия фронта пролегла по дуге от Белчевки на Днестровском лимане на Кагарлык, на Старую Вандалинку, станцию Буялык.

Командованию Приморской армии из показаний пленных стало известно, что Антонеску поставил задачу своим войскам овладеть Одессой 10 августа.

Нажим румынских войск усилился, Приморская армия отходила с боями, и к 12 августа линия фронта установилась местами по третьему рубежу обороны: Беляевка, станция Выгода, Кубенка, Куяльницкий лимап — и приняла форму подковы. Все пути из города и в город по суше были отрезаны.

Но еще 10 августа, ночью, в подземелье к Крылову спустился Воробьев и объявил ему:

— Николай Иванович, вас вызывает командарм.

Софронов, когда к нему вошел Крылов, стоял, склонившись над картами. Он поднял голову и устало сказал:

— Вот что, Николай Иванович. Оперативный отдел много сделал, чтобы создавшаяся обстановка не оказалась внезапной. Мы к обороне Одессы в глубоком тылу врага готовы. С сего часа считай себя хозяином в оперативном отделе. Фролович примет девяносто пятую дивизию... Ее надо основательно подкрепить.

«Фролович, Фролович... О ком это?» — подумал Крылов, не сразу догадавшись, что речь идет о Воробьеве.

— Вы колеблетесь? — строго спросил командарм. — Генерал Воробьев давно просился на дивизию... И нам сегодня некому ее доверить, кроме как ему.

— Я не колеблюсь! — ответил Крылов. — Я просто не ожидал, что Василий Фролович покинет штаб.

Бои в это время шли под Беляевкой, по обе стороны железной дороги на Тирасполь и у Аджалыкского лимана.

Тридцать восемь лет: много это или мало, достаточный возраст для того, чтобы возложить на человека ответственность за жизни и судьбы десятков тысяч людей в самой напряженной обстановке в ходе военных действий?

В свои тридцать восемь лет Николай Иванович выглядел вполне зрелым человеком, духовные возможности которого готовы были раскрыться с предельной силой и, казалось, ждали только своего часа. Коренастый, крепкий, словно отлитый по совершенной форме воина, он привлекал открытостью — типично русским в характере. Крупные черты его лица свидетельствовали о душевном здоровье его обладателя, спокойный внимательный взгляд внушал окружающим безграничную веру в счастливый исход дела, которое он делал. Всякий знал, что он не подведет, не выдаст, а главное — всегда отнесется серьезно ко всему, к чему ни прикоснется, и в этом был залог успеха и твердости основ существования всех, кто его окружал. И Шишенин, и Софронов, и все остальные считали его душой штаба, главным его стержнем, и в этом не было преувеличения. Он чутко держал в своих руках все нити по его управлению, зная все, что касалось передвижения войск. Ему было достоверно известно во всякий момент, где находилась та или иная часть, каков ее состав, вооружение, какова позиция, каков противник перед нею, и прочее, прочее, прочее. Весь замысел обороны Одессы, прорабатывавшийся им в мельчайших подробностях от первичной наметки рубежей обороны до их инженерного обеспечения, включая разработку координации артиллерийского огня, — целиком принадлежал ему.