Константин Рыжов - Все монархи мира: Греция. Рим. Византия

Но постепенно он дал почувствовать в себе правителя. Его природная угрюмость и врожденная жестокость стали проявляться все чаще и чаще. Поначалу он действовал с оглядкой на закон и общественное мнение, но потом, преисполнившись презрением к людям, дал полную власть своим тайным порокам. В 15 г. было положено начало процессам о так называемом оскорблении величества. Этот старый закон при Августе почти не применялся. Когда же Тиберия спросили, привлекать ли к суду провинившихся по этому закону, он ответил: «Законы должны исполняться», — и их начали исполнять с крайней жестокостью. Кто-то снял голову со статуи Августа, чтобы заменить ее на другую; дело пошло в сенат и, ввиду возникших сомнений, расследовалось под пыткой. Понемногу дошло до того, что смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, если приносил монету или кольцо с изображением Августа в отхожее место или в публичный дом, если без похвалы отзывался о каком-нибудь его слове или деле. Не менее суров оказался Тиберий к близким. К обоим своим сыновьям — и к родному Друзу, и к приемному Германику — он никогда не испытывал отеческой любви. Германик внушал ему зависть и страх, так как пользовался огромной любовью народа. Поэтому он всячески старался унизить его славнейшие деяния, объявляя их бесполезными, а самые блистательные победы осуждал как пагубные для государства. В 19 г. Германик внезапно скончался в Сирии, и полагали даже, что Тиберий был виновником его гибели, отдав тайный приказ отравить сына, что и было исполнено наместником Сирии Пизоном. Не успокоившись на этом, Тиберий перенес в дальнейшем свою ненависть на всю семью Германика.

Собственный сын Друз был противен ему своими пороками, так как жил легкомысленно и распущенно. Когда он умер в 23 г. (как выяснилось позже, отравленный собственной женой и ее любовником Сеяном, префектом преторианцев), это не вызвало в Тиберий никакой скорби: чуть ли не сразу после похорон он вернулся к обычным делам, запретив продолжительный траур. Посланники из Ил-лиона принесли ему соболезнование немного позже других, — а он, словно горе уже было забыто, насмешливо ответил, что и он в свой черед им сочувствует: ведь они лишились лучшего своего согражданина Гектора (Светоний: «Тиберий»; 4, 6, 7-22, 24-28, 30-31, 38, 52, 58).

В 26 г. Тиберий решил поселиться вдали от Рима. Сообщают, что его изгнало из столицы властолюбие его матери Ливии, которую он не желал признавать своей сопра-вительницей и от притязаний которой не мог избавиться, ведь сама власть досталась ему через нее: достоверно известно было, что Август подумывал передать принципат Германику, и только после многих просьб жены сдался на ее уговоры и усыновил Тиберия. Этим и попрекала постоянно Ливия сына, требуя от него благодарности (Тацит: «Анналы»; 4; 57). С тех пор Тиберий больше никогда не возвращался в Рим.

Поначалу он искал уединения в Кампании, а в 27 г. переехал на Капри — остров привлекал его прежде всего тем, что высадиться на него можно было в одном лишь небольшом месте, а с остальных сторон он был окружен высочайшими скалами и глубинами моря. Правда, народ неотступными просьбами тотчас добился его возвращения, так как произошло несчастье в Фиденах: на гладиаторских играх обрушился амфитеатр, и больше двадцати тысяч человек погибло. Тиберий переехал на материк и всем позволил приходить к нему. Удовлетворив всех просителей, он вернулся на остров и окончательно оставил все государственные дела. Более он не пополнял декурии всадников, не назначал ни префектов, ни войсковых трибунов, не сменял наместников в провинциях; Испания и Сирия несколько лет оставались без консульских легатов, Армению захватили парфяне, Мезию — дакийцы и сарматы. Галлию опустошали германцы — но он не обращал на это внимания, к великому позору и не меньшему урону для государства (Светоний: «Тиберий»; 39-41). В распоряжении Тиберия находилось двенадцать вилл с дворцами, каждая из которых имела свое название; и насколько прежде он был поглощен заботами о государстве, настолько теперь предался тайному любострастию и низменной праздности (Тацит: «Анналы»; 4; 67). Он завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девочки и мальчики наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть. Спальни, расположенные тут и там, он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства и разложил в них книги Элефантиды, чтобы всякий в своих трудах имел под рукою предписанный образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф. Он завел также мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми забавлялся в постели. К похоти такого рода он был склонен и от природы, и от старости. Поэтому отказанную ему по завещанию картину Паррасия, изображавшую совокупление Мелеагра и Атланты, он не только принял, но и поставил в своей спальне. Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не смог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флей-тиета; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестием, он велел перебить им колени. Измывался он и над женщинами, даже самыми знатными.

29 г. оказался роковым для многих близких Тиберия. Прежде всего скончалась Ливия, его мать, с которой он уже много лет был в ссоре. Тиберий начал удаляться от нее сразу после принятия власти, а открыто порвал после того, как она, в порыве досады на его неблагодарность, огласила некоторые древние письма Августа, где тот жаловался на жестокость и упрямство Тиберия. Он безмерно был оскорблен тем, что эти письма хранились так долго и были обращены против него так злостно. За все три года от его отъезда и до ее кончины он виделся с нею только один раз. Он и потом не посетил ее, когда она заболела, и заставил напрасно ждать себя, когда она умерла, так что тело ее было погребено лишь много дней спустя, уже разлагающееся и гниющее. Обожествление ее он запретил, а завещание объявил недействительным, со всеми же друзьями и близкими расправился очень скоро (Светоний: «Тиберий»; 43-45, 51). Вслед за тем наступила пора безграничного и беспощадного самовластия. При жизни Ливии все же существовало какое-то прибежище для преследуемых, так как Тиберий издавна привык оказывать послушание матери, да и Сеян, его злой гений и наушник, не осмеливался возвышаться над авторитетом его родительницы; теперь же оба они понеслись, словно освободившись от узды, и напустились на вдову Германика Агриппину и сына ее Нерона (Тацит: «Анналы»; 5; 3). Тиберий никогда не любил ее, но поневоле скрывал свои чувства, так как народ перенес на нее и ее детей ту любовь, которую всегда питал к Германику. Сеян усиленно раздувал эту неприязнь. Он подослал к ней мнимых доброжелателей, дабы те под личиною дружбы предупредили ее, что для нее изготовлен яд и что ей следует избегать яств, предлагаемых ей у свекра. И вот, когда Агриппине пришлось возлежать за столом возле принцепса, она хмурая и молчаливая, не притронулась ни к одному кушанью. Это заметил Тиберий; случайно или, быть может, желая ее испытать, он похвалил поставленные перед ним плоды и собственноручно протянул их невестке. Это еще больше усилило подозрения Агриппины, и она, не отведав плодов, передала их рабам (Тацит: «Анналы»; 4; 54). После этого Тиберий даже не приглашал ее к столу, оскорбленный тем, что его обвиняют в отравлении. Несколько лет Агриппина жила в опале, покинутая всеми друзьями. Наконец, возведя на нее клевету, будто она хотела искать спасения то ли у статуи Августа, то ли у войска, Тиберий сослал ее на остров Пандатерию, а когда она стала роптать, ей побоями выхлестнули глаза. Агриппина решила умереть от голода, но ей насильно раскрывали рот и вкладывали пищу. И даже когда она, упорствуя, погибла, Тиберий продолжал ее злобно преследовать: самый день ее рождения отныне велел он считать несчастливым. Двоих сыновей Агриппины — Нерона и Друза — объявили врагами отечества и умертвили голодом.