Виктор Болдырев - Гибель синего орла

Поставленный на высокий бревенчатый фундамент, с крытым крыльцом и приземистыми амбарами для товаров, он похож на старинную сибирскую заимку.

Собаки с лаем и визгом бегут к фактории. Затормозив у крыльца, привязываем собак к нарте.

- Лесной форт, - подшучиваю я, оглядывая приподнятый на фундаменте сруб, сложенный из толстых бревен.

- Факторию строили давно, в гражданскую войну... - отвечает девушка. - Пошли, я познакомлю вас с отчимом. - Грустная улыбка мелькает на лице девушки.

Отряхнув друг у друга снег и скинув меховые кухлянки, поднимаемся на крыльцо. Мария открывает дверь, обитую мохнатой лосиной шкурой.

Длинный прилавок разделяет помещение магазина. Полки за прилавком гнутся под тяжестью товаров: вижу капканы и ружья, свинец и порох; телогрейки, сапоги и валенки; яркий ситец и палаточный брезент; чайники, кастрюли и котелки; штабеля плиточного чая, пачки душистого черкасского табака и полный ассортимент продуктов.

Такого изобилия не было на колымских факториях - ведь шла война, и завоз на Север был ограничен. Вероятно, в этой уединенной фактории скопились старые многолетние запасы.

На прилавке громоздятся в беспорядке горы пушистых беличьих шкурок. Меха не успели убрать. Кажется, что охотники лишь недавно вытряхнули из походных мешков всю свою добычу.

У старомодной конторки, спиной к двери, на высоком самодельном табурете восседает грузный человек в полинявшей гимнастерке без пояса. Он громко щелкает костяшками счетов. Бледный свет, проникая сквозь обмерзшие стекла, освещает литую шею, мясистый затылок, взъерошенные серебристые волосы и широкую спину с опущенными плечами.

Человек в гимнастерке не оборачивается на скрип двери и шум легких шагов Марии. Неучтивость хозяина кажется странной, ведь он слышал лай собак нашей упряжки.

- Приехали... на мою шею! - вдруг бурчит незнакомец, не оборачиваясь.

Мария вспыхивает, брови крыльями сходятся на переносье, глаза загораются. Стальной блеск этих ясных и чистых глаз я видел в палатке после злой Костиной шутки. Нарушая тишину магазина, я громко кашляю.

Человек у конторки вздрагивает, оборачивается и проворно сгребает с лакированного пюпитра свои бумажки. Бледно-голубые глазки подозрительно ощупывают меня, полное лицо краснеет, а широкий лоб блестит капельками пота.

- Извините... Думал, родственнички пожаловали.

Он поспешно встает, протягивая пухлую красноватую ладонь:

- Котельников.

Знакомимся.

- Неплохой урожай, - киваю на груду беличьих шкурок.

Заведующий факторией тревожно косится на прилавок.

- Пушнину считаю - инвентаризация, - словно оправдываясь, говорит он, сокрушенно разводя руками.

- Зачем вы говорите неправду? - тихо говорит Мария. - Эту пушнину вам сдал Чандара.

- Чандара? Мария, вы знаете Чандару?!

- Он сдает нам пушнину...

- По-твоему, я не должен принимать белку! - покраснев, кричит Котельников, не стесняясь гостя.

- Вы должны принимать пушнину у охотников. Откуда вы знаете, как Чандара получает эти горы мехов?

- Буду я еще разбирать, как он ее получает! Фактории нужны белка и план.

Теперь я понимаю смущение Котельникова. Кочевники Синего хребта нигде не числятся - не приписаны к национальным советам, и Котельников не имеет права принимать пушнину от Чандары.

Но может ли заведующий факторией в суровое военное время считаться с правилами? Ведь на "мягкое золото" мы покупаем боевые самолеты для фронта!

- Послушайте, Котельников, когда у вас был Чандара? Мне очень важно это знать.

- Чандара уехал вчера.

- Верхом?

- Да, у него были ламутские учаги.

Так вот чей след мы видели на склоне увала! Догадался ли Чандара, чьи топоры стучали в тайге?

Может быть, и Нанга была тут, совсем близко?

- Чандара всегда приезжает один, неизвестно откуда, он не пускает своих охотников на факторию, - нахмурившись, отвечает Мария. Волнуясь, она скручивает свой шерстяной поясок, и мне чудится теперь что-то бесконечно милое и детское в быстром движении ее худеньких пальцев.

Коротко рассказываю о появлении Чандары в Западной тундре, о похищении Нанги, о таинственных стойбищах Синего хребта и наших планах освоения далеких горных пастбищ.

Странное выражение появилось на лице Котельникова, когда он услышал о походе к Синему хребту.

Телеграмму Чукотторга о снабжении пастухов совхоза из Омолонской фактории он принимает, едва скрывая раздражение. Я перехватываю быстрый взгляд, сверкнувший ненавистью.

Склады уединенной фактории ломятся от товаров, и мне непонятна эта беспричинная злость. Однако Котельников соглашается снабжать продовольствием пастушескую бригаду Ромула. Вероятно, он не хочет осложнять отношений с представителями оленеводческого совхоза.

Радуюсь успешному завершению переговоров: теперь участники похода получат великолепную продовольственную базу на зимних пастбищах Омолона.

Приглушенный лай собак доносится с улицы. Перегоняя друг друга, кидаемся с Марией к двери и сбегаем по ступенькам крыльца.

Великан в меховой куртке, опрокинув нарту, ухватив потяг, едва сдерживает ездовых собак. Натягивая постромки, они рвутся в драку к нашей упряжке.

- Пан, назад! - гремит густой голосище.

- Булат, ко мне! - звонко откликается Мария.

Нелегко утихомирить освирепевших псов. Дедушка Михась, улыбаясь, посматривает на пылающее лицо Марии.

Она обнимает за шею грозного Булата, и передовик мирно трется острыми волчьими ушами о ее колени.

Негостеприимно встречает своего родственника Котельников. Насупившись, он даже не здоровается с дедушкой Михасем, когда мы втроем входим в магазин.

- Ну, купец, принимай пушнину... - Михась вытряхивает из брезентового мешка на прилавок груду мягких горностаевых шкурок.

- Мария, где вы добыли столько горностая? - спрашиваю я шепотом.

- На Горностаевых озерах. Мы с дедушкой промышляли там весь месяц, тихо отвечает она.

Котельников долго и придирчиво оценивает пушнину. Отборные шкурки были сняты чисто, и Михась насмешливо разглядывает злое, вспотевшее лицо своего родственника.

Почему Котельников плохо относится к своим близким? Удобно ли спросить об этом Марию? Дело с продовольствием уладилось. Пора возвращаться в пастушеский лагерь, но мне не хотелось так быстро покидать факторию.

- Оставайтесь у нас, а завтра утром поедете, - как бы угадывая мои мысли, просто говорит Мария.

Решаю переночевать на фактории, и мы отправляемся кормить собак. Раздавая юколу, я спрашиваю Марию, почему она не любит своего отчима.

- Он много горя принес маме и... душу променяет на деньги.

- А где ваша мама?

- Мама умерла...

Слезы на глазах, побледневшее личико, нахмуренные брови заставляют меня пожалеть о вопросе.