Виктор Болдырев - Гибель синего орла

Сгибаюсь в три погибели, протискиваясь в чум. После света ничего не вижу.

- Садись, - приглашает Ромул из тьмы.

Усаживаюсь между Ромулом и Пинэтауном на мягкую шкуру. В чуме прохладно. Мелодично звенят монисты. Женщина вздувает огонь в очаге. Длинные косы свиваются змеями, блестят браслеты. Вспыхнувшее пламя освещает смуглое лицо, темные большие глаза, красиво очерченные губы.

Пинэтаун рассматривает женщину слишком пристально, с тревожным любопытством. Ах, вот в чем дело: она похожа на пропавшую Нангу, как родная сестра. Опустив ресницы, красавица ставит низенький столик, расставляет чашечки, выточенные из березового корня. Пинэтаун ерзает, едва сдерживая волнение. Нанга оставила нам точно такую же чашечку.

Крепкая Рука молча садится у столика на шкуру молодого оленя. Старик устраивается на корточках у порога, с наслаждением раскуривая трубку. Видно, давно он не курил. Женщина, не поднимая глаз, разливает крепкий, ароматный чай в березовые чашечки. Ставит деревянное блюдо с дымящейся вареной олениной. Пододвигает к нам блюдечко с посеревшими кусочками сахара. Долго хранились эти кусочки для почетных гостей.

Словно не замечая меня, Крепкая Рука обращается к Ромулу.

- Откуда пришли, далеко ли ваше стойбище? - переводит старик.

Женщина протягивает переводчику березовую чашечку с дымящимся чаем.

- Из тайги кочевали, с Омолона; за перевалом стойбище, - отвечает бригадир по-ламутски.

- Как через гарь кочевали?

Неужто черноволосый не знает, что мы прошли сквозь горящую тайгу?

- Быстро бежали... Не знаем только, почему тайга сильно горела, насмешливо прищуривается Ромул.

- Кто ее знает... - пожимает плечами старик. - Вчера сюда кочевали, на перевал смотреть ходили, думали недобрые люди тайгу жгли.

Старик горбится, глаза бегают. Крепкая Рука невозмутимо попивает чай. На лбу у него выступили капельки пота. Дело нечистое: они знают, кто поджег тайгу.

- Скажи, старик, где Чандара и Нанга?

Старик испуганно смотрит на меня и прерывающимся голосом переводит вопрос. Крепкая Рука, расплескивая чай, ставит березовую посудинку на столик. Черные брови сходятся на переносье, он опускает руку в пушистый ворох стружек у столика. Зрение у меня острое. Вижу едва прикрытое дуло винчестера, тускло поблескивающее сталью. Длинные пальцы нервно перебирают стружки у самого дула.

- Чандара и Нанга в стойбище Большой Семьи... - хрипит, бледнея, старик.

Неотрывно следит он за тонкими пальцами, охватывающими дуло. Замирает женщина, будто прислушиваясь к чему-то.

- Пусть Крепкая Рука позовет Чандару в гости к нам в стойбище, в Широкую долину.

Старик поспешно и сбивчиво переводит приглашение. Крепкая Рука кивает, убирает пальцы с дула и горстью пушистой стружки вытирает потное лицо. Тихий вздох вырывается из груди женщины. Опять слышу звон монистов. Заметил ли Ромул винчестер?

- Завтра поедет Крепкая Рука в стойбище Большой Семьи, передаст твое приглашение. Вот эта, - кивает старик на женщину, - сестра Нанги.

- Сестра?!

Пинэтаун сам не свой от волнения. Вдруг он вытаскивает из-за пазухи чашечку Нанги и протягивает женщине. Сероватые пятна выступают на ее смуглом лице. Она берет чашечку, поспешно наливает чай в березовую посудинку сестры. Носик чайника дрожит, ходуном ходит. Глаза смуглянки блестят, она растерялась - наверное, знает историю этой чашечки.

Долго длится наш разговор. Крепкая Рука успокоился, обстоятельно расспрашивает о нашем табуне. Рассказ об оленеводческом совхозе, о пастухах, получающих деньги, покупающих все, что нужно, на фактории, он долго не понимает или не хочет понять. Он снова спрашивает, чьих же оленей мы пасем.

Как-то мягче, добрее стал его взгляд, разгладились морщинки между бровей. И женщина в монистах перестала дичиться. Подперев загорелым кулачком щеку, приоткрыв губы, она слушает и слушает перевод старика жадно, точно сказку. С любопытством поглядывает иногда на притихшего, загрустившего Пинэтауна. В темных глазах смуглянки, больших, как у газели, вспыхивают смешливые искорки.

Теперь я постиг всю мудрость решения Ромула. Появись мы в этом орлином гнезде с оружием в руках, не сносить нам буйных головушек.

Глава 3. КОЛЬЦО ЧАНДАРЫ

Смутное предчувствие беды не покидает меня. Пять дней миновали после рискованного похода в стойбище Крепкой Руки. Почему не явился Чандара, что он задумал?

Ждать больше мы не могли, пришлось снять палатку и кочевать с табуном на свежие пастбища вверх по Широкой долине в глубь Синего хребта.

Наступили темные осенние ночи. Сумерки в горах сгущаются быстро, в небе вспыхивают звезды, холодно мерцая в вышине, долина тонет во мраке, и лишь скалистые пики светятся в лунном сиянии. Что-то странное творится с табуном - олени встревожены, ночью их не удержишь около палатки, приходится выставлять двойную смену пастухов.

Осматривая сегодня на рассвете стадо, Ромул опять не досчитался двух приметных оленей. С ними наверняка ушли важенки, которых пастухи не знают "в лицо".

- Грибы искать убежали... - Пинэтаун показывает полное ведро подберезовиков.

Он собрал их после дежурства, и сегодня у нас будет грибной пир. Северные олени любят грибы и часто убегают полакомиться. В осенние ночи, пока не выпал снег, можно растерять табун. Трудно будет удержать многотысячное стадо в такой широкой долине.

Ромул опять ходит хмурый и молчаливый. Собираемся на разведку искать подходящую долину, запертую барьером скал. Найдем ли естественный кораль?

Пинэтаун не хочет отдыхать после дежурства и присоединяется к нашей кавалькаде. Широкая долина уводит все дальше и дальше в глубь неизведанной горной страны. Долина похожа на гигантскую трубу. На гребнях крутых боковых склонов не видно перевалов. Широкое дно сглажено, здесь лежал когда-то глетчер, а теперь цветут альпийские луга, пестрят ковры ягельников, зеленеют на размытых моренах одинокие островки лиственничного леса.

К полудню достигаем первого бокового притока. Но верховья его открыты. Пологие перевалы выводят на плоскогорье. Тут не удержать нам стада. Скалистая сопка, похожая на башню, стережет перевалы. Оставив верховых оленей у подножия, взбираемся на Чертов Палец.

Вот так кругозор!

Точно с вертолета рассматриваем запутанный лабиринт глубоких ущелий. Со всех сторон подбираются они к Широкой долине.

- Хо! - Ромул вскидывает бинокль, тревожно приникая к стеклам. Смотри, кругом олени!

- Какие олени?

Ромул протягивает морской бинокль, рука у него дрожит.

Зеленые склоны долины усыпаны черноватыми пятнышками. Они то сходятся вместе, то расходятся.

- Дикие олени?

- Смотри туда, - указывает Ромул влево.

В близком цирке, на альпийских лугах, пасется целое стадо оленей; их там не менее тысячи.