Дмитрий Шепилов - Непримкнувший

Я рассказывал выше, какую огромную роль отводил Сталин марксистскому учебнику политической экономии внутри нашей страны и на международной арене. Работа над учебником шла к концу, жизнь моя состояла из ночной работы в качестве главного редактора «Правды» и дневной, урывками, работы над учебником.

Но пока был жив Сталин, совмещение как-то с грехом пополам удавалось. Вскоре после его смерти дело осложнилось. В Подмосковье, где завершалась наша работа над учебником, пришла нарядная весна. А с ней как-то под вечер — звонок «вертушки». Звонил Молотов:

— Товарищ Шепилов, где вы сейчас находитесь?

— Я за городом, в комиссии по учебнику политической экономии.

— Вот по этому поводу я и хочу с вами говорить. Мы должны будем сейчас проводить целый ряд очень важных внешнеполитических мероприятий. Без «Правды» это невозможно. А главный редактор отвлечен учебником.

— Так я все ночи провожу в «Правде», в том числе и по выходным. К тому же мы скоро завершаем свою работу над учебником.

— Я не оспариваю важность работы над учебником. Но у нас сейчас есть вещи поважнее. И надо, чтобы вы теперь целиком сосредоточились на работе в «Правде». Я уже переговорил по этому вопросу с другими членами Президиума, и все товарищи того же мнения. Так что я передаю вам указания Президиума.

С грустью покидал я свою милую келью с томами «Капитала» и Ленина на письменном столе, с лесной тишиной, ограждавшей нас от шума и грохота повседневной жизни, с выпавшим здесь на мою долю неповторимым счастьем — возможностью творческой работы на поприще пропаганды великих идей марксизма-ленинизма.

Впрочем, авторская и редакторская работа над учебником действительно подходила к концу. Я, как и все другие товарищи, внесли свои последние доли труда, и в 1954 году миллион за миллионом томов в синих переплетах с тиснением «Политическая экономия. Учебник» устремились по бесчисленным каналам в квартиры рабочих, студентов, учителей, инженеров, врачей, артистов, воинов, пропагандистов. А затем десятки и сотни тысяч экземпляров учебника начали переводиться и издаваться в Чехословакии, Болгарии, Японии, ГДР, Польше, Англии, Китае, Дании, Франции, Норвегии, Италии…

Многие вопросы советской внешней политики действительно созрели и ждали своего решения. По этим вопросам слово Молотова было очень весомым или даже доминирующим, Но теперь многие вопросы, которые прежде решались путем согласования со Сталиным, выносились на обсуждение в Президиум ЦК. Пока ещё заседали в том же кабинете Сталина. Всё так же внимательно смотрели из своих рам Суворов и Кутузов. Только большой стол для заседаний был передвинут от стены к окнам.

На первых порах Хрущев при обсуждении международных вопросов не выступал. Очевидно, здесь продолжала действовать инерция прошлого. В последний период жизни Сталина мне несколько раз довелось быть на заседаниях Президиума ЦК при обсуждении некоторых международных вопросов. И я помню случай, когда по сложному дипломатическому вопросу члены Президиума высказывали противоположные точки зрения. Сталин медленно расхаживал по комнате своей утиной походкой и попыхивал трубкой. Видно, что он тщательно взвешивал все «за» и «против» и ещё не пришел к окончательному решению. Вдруг он остановился против Хрущева и, пытливо глядя на него, сказал:

— Ну-ка, пускай наш Микита что-нибудь шарахнет…

Одни заулыбались, другие хихикнули. Всем казалось невероятным и смешным предложение Хрущеву высказаться по международному вопросу. Хрущев пробормотал что-то неопределенное, а Сталин, видимо уже забыв о своей шутке, снова погрузился в размышления. Нечто подобное я наблюдал и ещё однажды.

Кто мог тогда думать, что пройдет немного, совсем немного времени, и Хрущев возомнит себя великим международником, что он, не спрашивая никого и ни о чем, будет безапелляционно выносить окончательные решения по любому дипломатическому вопросу, а всякого, кто хоть раз усомнится в его мудрости, — заносить в вынашиваемый им список обреченных на уход. История — ты блудница!

Это вообще был период, когда во всех речах, передовых и пропагандистских статьях в газетах и журналах ставился вопрос о необходимости коллективного руководства.

Г. Маленков как председательствующий на Президиуме ЦК и в Совете Министров старался вести дело вполне демократично. С большим тактом и деликатностью пытался он объединить вокруг стоящих задач усилия очень различных людей, всего руководящего ядра. Причем в поведении его самого не было и тени претенциозности. Он старался ничем не выделять себя по сравнению с другими членами Президиума. Всем стилем поведения на заседаниях Совета Министров и на Президиуме ЦК он как бы говорил: «я по сравнению с вами не имею никаких преимуществ. Давайте думать вместе. Предлагайте. Я только координирую усилия всех».

И он делал это очень естественно и искренно. Я думаю, что у него не было никаких помыслов об усилении роли собственной персоны. Работал он всегда как вол. После же смерти Сталина личные усилия его удесятерились.

Члены Президиума и Секретариата ЦК скопом присутствовали на всех конференциях, съездах, торжествах, дипломатических приемах и т.д. Президиум ЦК и Совет Министров, освобожденные теперь от ограничительных пут Сталина, работали регулярно и интенсивно. Члены Президиума и Секретариата во имя сохранения единства старались не полемизировать по рассматриваемым вопросам или, по меньшей мере, не заострять критических замечаний. На первых порах часто критика заменялась вопросами типа: «А вы не думаете, что предлагаемое решение вопроса может осложнить дело?»

Но всё это создавало лишь видимость коллективизма.

В своих теоретических работах и выступлениях Сталин многократно говорил о великом значении коллективности руководства. Он приводил в качестве образца коллективности Центральный Комитет партии, в составе которого «имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт».

Говорилось это в 1931 году. То, что до наступления хрущевщины Центральный Комитет сосредотачивал в своих рядах всё лучшее, талантливое, просвещенное, чем располагала партия, это верно. Но чем дальше отходили мы ото дня смерти Ленина, тем всё больше ослабевали принципы коллективности руководства, и прежде всего в руководящих центрах партии.