Григорий Чухрай - Мое кино

Я среди первых начал борьбу со сталинизмом, и кто-кто, но не мои дети должны подозревать во мне сталиниста.

Время сейчас действительно такое, что, услышав ту или иную мысль, люди немедленно зачисляют тебя в какую-либо партию. А я не признаю никаких партий, ибо партий у нас сегодня нет, – есть кланы жуликов, спекулирующих на той или иной «партийной идее». Но я-то не имею к ним никакого отношения!

Жизнь парадоксальна, она шире и неожиданнее, чем самые безупречные логические схемы. По схеме, люди, которые месяцами спали на снегу в своих шинеленках, обязательно должны были простужаться и болеть ангинами, гриппами, простудами. Но ведь не болели! Это знают все фронтовики. И спроси любого, он так же скажет, что в нашей армии не было национализма, что мы вообще не обращали внимания на то, кто какой национальности. На виду у смерти все не так, как в схеме!

Если бы люди научились так думать о жизни, если бы они задали себе вопрос, как, например, могло случиться, что в тоталитарной стране, где был невиданный политический произвол, люди были отзывчивее, чем сейчас, а отношение к женщине было более бережным, – может быть, они поняли бы то, что помогло бы им жить.

Библейское сказание о Вавилонской башне. Люди хотели построить великолепную башню до самого неба. Стали строить ее. Но Бог смешал их языки, и они перестали понимать друг друга. Башня так и не была построена. Не о нас ли эта притча?

Я знаю, как дорог каждому человеку его язык. Я был дружен с Назымом Хикметом. Однажды мы говорили о красоте. Когда он искал слово, чтобы выразить красоту, он сказал: «Так красиво, так красиво... как звучит турецкий язык».

Я много лет жил в России, я разговариваю и думаю по-русски, но украинский для меня звучит как музыка.

Я хорошо говорил по-украински. Потом у нас в семье даже Павлик до шести лет знал только этот язык. Я же и учился в украинской школе, и знал очень хорошо и русскую и украинскую поэзию. Когда ухаживал за Ириной и мы гуляли по городу, я часами читал ей стихи наизусть.

По ночам у меня в голове возникают всякие воспоминания, стихи, которые я знал еще с детства. Иногда мне это даже мешает спать. Удивительно – я вспоминаю о вещах, про которые даже не думал, что могу их помнить! Вот, например:

Когда я слыхал эти стихи, – даже не помню, знаю только, что тогда, когда мы жили на Украине.

Я знаю, как дорог каждому человеку его язык. И все-таки я не думаю, что главным разладом между нами стали разные языки. Когда мы понимали друг друга, не русский был нашим общим языком, а наша общая мечта построить справедливый мир. Нас уверяют, что эта мечта была мечтой идиотов. Я так не думаю. Это была великая человеческая мечта! Так мечтать могли только хорошие люди.

Не стало великой мечты, и мы перестали понимать друг друга.

Кто-то из политиков сказал: тот, кто не жалеет, что Союз развалился, у того нет сердца, тот, кто хочет его восстановления, у того нет ума. Мудро сказано. Действительно, прошлого не восстановишь, а разрушенного жалко.

Я понимаю старых людей, которые хотели бы возвратиться в свою молодость, в то время, когда они были бескорыстными, работящими, когда мы все были вместе, и пели красивые песни. Но река времени не течет вспять. Сколько ни пой песни молодости, молодым не станешь и прошлого митингами не возвратишь. Да и не надо его возвращать, не таким светлым, как нам кажется, было наше прошлое.

Я не с теми, кто с красными флагами и портретами низвергнутых вождей выходит на улицы. «История делает старое смешным, для того чтобы человечество, смеясь, расставалось со своим прошлым». Просто мне почему-то не смешно, возможно, потому, что я сам старик. А возможно, потому, что это только кажется старым. Человечеству не запретишь мечтать. А мечты сбываются, хотя и не сразу. Мечтали о ковре-самолете. Сказка, миф. А глядишь – полетели. Мечтали о печи, которая возит дурака, и глядишь – поехали на паровозе. Мечтали о волшебном зеркале, глядишь – телевизор.

...Вчера работал весь день до ночи, очень устал, решил, что сегодня не буду работать, – буду отсыпаться и бездельничать. Утром проснулся рано и сразу после завтрака вышел в парк. Ходил, опираясь на палочку, смотрел на бурную растительность и поругивал себя за то, что не знаю названий почти всех растений. И чем больше я гулял и смотрел, тем больше восхищался тем, что видел вокруг и у своих ног.

Какое буйство красок и оттенков! От темно-зеленых елей до ярко-зеленых листьев каких-то деревьев, мне незнакомых. Вокруг меня были деревья и кусты, уже тронутые осенним багрянцем. А вот совсем желтые листики на других деревьях, еще не жухлые и сверкающие какой-то свежей и яркой желтизной. А вот и бурые бархатистые листочки на кустах. Я вглядываюсь в их совершенную форму. Сколько изобретательности у природы, сколько скромного классического совершенства!

Я видел пальмы Варадеро на Кубе и любовался стройными белыми их стволами. Я видел рощи Италии и Индии – они были прекрасны. Но сегодня от той красоты, которая царила на маленьком участке земли, почти в самом центре Москвы, все мне казалось невероятно красивым и радостным.

Я остановился у еще одного зеленого куста и любовался им: среди изумрудных острых листиков белели, красуясь на солнце, шарики, размером чуть мельче вишни. На вид они несъедобные. Но как это было красиво и грациозно! Я подумал: а что если бы эти белые шарики свисали бы как виноградные гроздья? Я попытался представить себе, как бы это выглядело и понял: это было бы уродливо. Это бы не гармонировало с размером и формой листьев.

Здесь буйствовали краски всех зеленых, желтых и красных оттенков и ни одного резкого, вызывающего – все гармонично, все стильно.

Вот группка елей, они все зеленого цвета, но какие они разные – от темных, задумчивых, до голубых. Вот березы. Многие листья уже пожелтели, но они еще живые и радостно трепещут на ветру. Вот стена дома, а по ней распласталось какое-то ползучее растение. Листья красно-бурого цвета так украшают этот парк, что захватывает дух.

А еще запомнились мне большие листья какого-то растения, не лопуха – у лопуха листья пронизаны жилками и поверхность не ровная, а эти гладкие и блестящие. Что это за листья, растущие прямо из земли на тонких ножках-стебельках?

Я долго не мог оторваться от них. И восторг, и радость охватывали меня, и тихая грусть: я прощался с этой красотой, с этими формами и красками. Я понимал, что еще не долго мне доведется любоваться всем этим. Скоро меня не будет...