Георгий Бурков - Хроника сердца

Вчера было воскресение. Я возвращался от Соколова. В метро было много пьяных. Один из них, плюгавый и неприятный тип, давно уже, видимо, пристал к пожилому интеллигенту, который сидел напротив. Я застал оратора в момент подъема: «Эх, как мы пятилеточку за четыре года дали! В июне месяце – раз и готово! Для нашей родной партии, для нашего народа! Пятилеточку – за четыре! Это мы, рабочие, своими рабочими руками только можем! Рабочий класс не подведет! Вот мы какие, вот мы как умеем! А с таким портфелем разве можно пятилетку за четыре года? Куда! На нашем горбу сидите. Нос-то воротишь. Стыдно. Надел шубу, портфель, во какой кожаный. А пятилеточку-то мы тянули на себе. Да и отгрохали ее за четыре годочка!» Монолог этот мог продолжаться бесконечно. Оратор, чувствуя безнаказанность свою и молчаливый страх своего подсудимого, все больше распалялся и готовился, видимо, уже к физической расправе. Мне показалось, что мужик этот из стукачей. И жалкий и мерзкий одновременно. Обвиняемый тоже не блистал обаянием. Добропорядочный одутловатый пожилой мешанин. Вдруг в разговор вступил подвыпивший работяга с сипатым голосом: «Ты где работаешь?» – обратился он к оратору. Тот моментально откликнулся, охотно вскочил и дружелюбно направился к своему новому оппоненту: «Строим коммунизм! Пятилеточку…» Сипатый перебил его: «Я спрашиваю: где ты работаешь?» – «Ты лучше спроси, кем я работаю». – «Это после расскажешь. Где ты работаешь? Может, ты тунеядец какой-то, а оскорбляешь человека. Где работаешь?»

Об интонации. Об иронической интонации.

У меня нет охоты высмеять свою жизнь и свое время. Мало того, я вообще не считаю себя юмористом – сочинить и поставить капустник, как это делает Ширвиндт, я попросту не смогу. И тут дело не в моей бездарности, как мне кажется. Ведь когда я рассказываю что-либо, люди искренне и естественно смеются. Вообще мои юмористические устные рассказы-зарисовки многим нравятся. Но в них нет законченности, нет литературы. И это обстоятельство я считаю чрезвычайно важным. Короче говоря, «капустник» я считаю законченным произведением, а свои рассказы – нет. Я не продаю их, свои рассказы, а дарю. Для меня они – гимнастика, не больше. Себя же я готовлю к серьезному и настоящему. Не исключено, что я делаю большую ошибку, относясь к своим устным рассказам как к чему-то легкомысленному и второстепенному. Но поделать с собой ничего не могу. Верю, что впереди меня ждет настоящая и серьезная литературная работа. Повторяю, у меня нет охоты посмеяться над своим временем и, следовательно, над самим собой. Но и отказываться от иронической интонации, которая присутствует в моих устных рассказах, тоже не собираюсь.

Что я имею в виду, говоря об иронической интонации? Когда-то я вдруг понял, открыл для себя очень простую истину. Это было в Риге на гастролях. Я приехал на спектакль, который должен был идти в каком-то местечке на Рижском взморье. У меня было время, и я решил пойти к морю. Казалось, оно совсем рядом, было слышно даже, как шумит оно. В своей жизни я всего несколько раз видел море. Впервые побывал на море, когда мне уже исполнилось 26 лет. Каждый раз море меня поражает и захватывает своей огромностью и принадлежностью к Вселенной. И на этот раз, шагая меж огромных сосен по песчаным холмам, я готовился к тому, что меня охватит чувство свободы и вселенского покоя. Кажется, впервые, стоя у моря, я задумался о своей профессии серьезно. Я понял, наконец, что между профессией актера и просто жизнью актера существует прямая связь. Усвоить хитрости актерского ремесла – этого очень мало для того, чтобы стать актером уникальным, единственным. Необходимо прежде всего научиться профессионально жить. Профессионально жить – совсем не обязательно носить при себе записную книжку и записывать интересные встречи, впечатления, наблюдения. Жить профессионально – значит уметь настраивать свою личную жизнь, как музыкальный инструмент, на роль, которую сейчас репетируешь или играешь.

Грубо говоря, если ты готовишься к Гамлету, стремись окружить себя великим – море, скалы, горы, Бах, Бетховен, Уитмен, Эйнштейн, Рембрандт, Христос, Ницше, Рублев. Одним словом, создать все условия для зарождения Гамлета в твоей собственной душе. Но это одна сторона профессиональной жизни. Помимо этого необходимо постоянно держаться впереди времени, быть в курсе нового и передового почти во всех областях человеческой жизни. И профессиональные навыки станут ненужными, лишними или во всяком случае необязательными. Потому что для выражения нового, никому неизвестного еще потребуются новые средства выражения, новые сцепления, как бы сказал Шкловский.

Жизнь художника – жизнь пророка. Постоянная работа, постоянное напряжение, постоянное строительство самого себя. Художник-пророк все, даже каждую мелочь, в жизни человека проверяет вечностью. И только тогда рождается неповторимая, ничем вроде бы необъяснимая интонация, которая и делает произведение художественным. Я еще не разобрался в своем времени. Очень сложна жизнь на земле во второй половине 20-го века. Человек ходит по луне! Вселенские категории стали домашними, обиходными. И можно легко обмануться, купиться на это. Мне потребуется немало времени чтобы во всем разобраться, чтобы привести себя и Вселенную к общему знаменателю. Передо мной стоит сложная задача, которую еще только предстоит решить, но я от нетерпения заглядываю в ответ и настраиваю себя на совершенно определенную интонацию – на ироническую Наташа, Дезертир, «Москва – Берлин», Метаморфоза, Мизантроп, Ван Гог и Гоген, Изерли, Раскольников, Жанна д'Арк, Калиостро, Устами художника, Черный монах, Великая Армада, Франциск Ассизский и пр пр. – все, что мной задумано, покрыто слоем иронии. Иронические трагедии.

Наверное, месяца полтора я не брался за перо. Сейчас, кажется, депрессия прошла, и я снова могу кое-что соображать. Правда, я никогда не переставал думать о поразившей меня идее – об одной книге, в которую вложить все мои замыслы. «Сенсации», «Чудаки», «Ходоки», «Сравнительные жизнеописания», «Театральные мечтания», «Беседы 1983 года». Ну и все художественные вещи, разумеется.

Но во всем найти гармонию и целостность. Должно получиться единое произведение искусства, а не лоскутное одеяло.

Книга о войне.

Подробный рассказ от третьего лица без подготовки переходит в повествование от первого – внутренний монолог или внутренний диалог героя.

Рассказчик – Георгий Бурков – вспоминает, а остальные герои живут сейчас, не зная, что их ждет впереди.

Смешение воспоминаний, откровенных, как «Исповедь» Руссо (в тысячу раз откровеннее только), бесед, эссе, опытов, документов и художественных обобщений моего времени – с одной стороны. Смешение времени – с другой. Разный, индивидуальный метод вскрытия истины – с третьей.