Владимир Николаевич Орлов - Гамаюн. Жизнь Александра Блока.

Навязшие в зубах размеры, никакой музыки, стершийся словарь, незатейливый ритм, бедные рифмы… Решительно никто из тогдашних мастеров и подмастерьев русской поэзии не рискнул бы выйти к читателю с таким небогатым снаряжением…

Как никто другой, Блок овладел сложнейшим искусством извлекать новое очарование из стершихся, можно сказать затрепанных в долгом поэтическом обиходе слов:

В наиболее полном, как бы итоговом выражении стилистически преображенная тема страшного мира объективирована в цикле «Жизнь моего приятеля». Здесь досказана драматическая история плачевной жизни и судьбы лирического героя Блока – невольника и жертвы страшного мира.

Собственно лирическим вариантом темы служит стихотворение «Как свершилось, как случилось?..» – сжатое размышление о собственной судьбе. Здесь прослежены три главных этапа блоковского «вочеловечения»: ранний опыт постижения великой тайны, затем вхождение «падшего ангела» во «вражий стан» (иначе говоря – в «лиловые миры»), наконец – открывшийся ему в «день жестокий, день железный» мир исторической реальности, страшный в своей обыденности.

Дорогой ценой куплено это приобщение к действительной жизни:

Обожженный, но не уничтоженный и не сдавшийся, не потерявший воли свершить свое «земное дело».

Заключительная строфа – призыв к некоему союзнику, единомышленнику, брату по духу:

Еще не все потеряно в безрадостной «земной юдоли» – потому что «слишком много есть в каждом из нас неизвестных играющих сил».

Это вторая важнейшая тема Блока. Она на равных правах живет в его стихах рядом с темой страшного мира и звучит с не меньшей силой: «О, я хочу безумно жить!..», «Пускай зовут: Забудь, поэт! Вернись в красивые уюты! Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой! Уюта – нет. Покоя – нет», «Я верю: новый век взойдет средь всех несчастных поколений…», «На непроглядный ужас жизни открой скорей, открой глаза, пока великая гроза все не смела в твоей отчизне…»

В промежутке между созданием мрачнейших циклов «О чем поет ветер» и «Черная кровь» была написана «Новая Америка» (первоначальное заглавие: «Россия») – одно из самых жизнеутверждающих стихотворений Блока.

«Роковая, родная страна» все та, что была, и не та: она обернулась к своему поэту уже «новым ликом» — дымящими трубами фабрик, «многоярусным корпусом завода», городами из рабочих лачуг, углем, рудой и солью. За всем этим угадывается мысль о трудовом народе, который только и ждет, чтобы приложить руки к большому созидательному, историческому делу. (В черновике находим такие строки: «Там за белым, за красным, за черным есть великое счастье труда».)

В черновике другой «России», написанной на пять лет раньше, в разгар неонароднических и почвеннических увлечений Блока, он тоже заговорил было о фабрике, но в каком, однако, тоне:

В «Новой Америке» от этого смешанного чувства осуждения и обреченности не осталось и следа. Напротив, здесь отразилась сильно увлекавшая поэта с недавних пор мысль о «великом возрождении» будущей России «под знаком мужественности и воли», симптомы которого он видел, между прочим, в начавшемся подъеме национальной промышленности, в частности – горнозаводской. В этой связи находят объяснение мотивы «угля», «руды», «черного бриллианта», присутствующие не только в «Новой Америке,» но и в прологе поэмы «Возмездие» и в «Ямбах».

Несколько позже он скажет: «Будущее России лежит в еле еще тронутых силах народных масс и подземных богатств». А когда его «Новая Америка» (тогда еще «Россия») была сочувственно процитирована и прокомментирована в передовой статье журнала «Горнозаводское дело», он, как передает В.Пяст, «глубоко обрадовался, воочию увидев тут силу воздействия слова, поэзии – на действительность».

С кругом этих мыслей тесно связан и долго увлекавший Блока замысел драмы «Нелепый человек», тоже посвященной «фабричному возрождению России». «Новая Америка» была написана 12 декабря 1913 года, а первая наметка сюжета драмы датирована 9 декабря.

В этом произведении Блок собирался реализовать свое представление о «новом человеке», волевом и мужественном, способном «жадно жить и действовать», который должен прийти на смену человеку «старому», вялому, не приспособленному к живому делу, искалеченному в водовороте страшного мира. Отдельные линии намечавшегося (крайне разветвленного) сюжета – разорение дворянской семьи, прожектерская причуда «мечтателя», продажа имения, находка промышленного угля на проданной земле – сближают блоковский замысел с «Вишневым садом» Чехова.

Само понятие новая Америка (не «старая», уже существующая, а именно новая, еще «небывалая») было для Блока образом будущей России – «нового света», «Великой Демократии», которая должна прийти в мир «опоясанная бурей». И чем больше размышлял он о будущей России, тем острее чувствовал неотвратимо приближающийся конец России старой. В октябре 1913 года он пророчит: «Не все можно предугадать и предусмотреть. Кровь и огонь могут заговорить, когда их никто не ждет. Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть более страшной» (статья «Пламень»).

В его сознании и творчестве возникает образ бездны, куда вот-вот провалится старая Россия – вся целиком, с царской камарильей, Распутиным, черной сотней, финансовой плутократией, со всем, что он так страстно ненавидел и проклинал.

Здесь бездна уже не тот отвлеченно умопостигаемый «бездонный провал в вечность», в который преображалась пустота под петербургскими мостами, но метафора, насыщенная не приблизительным, а точнейшим реально-историческим смыслом, однозначная в своем семантическом содержании.

В свисте и вое безудержного полета над разверстой бездной Блока не отпускала «роковая о гибели весть», – ведь вместе с обреченным миром можно погибнуть и самому. «Но если гибель предстоит?» – этот вопрос никогда не терял для него громадного значения, напротив – с годами он звучал все настойчивее и тревожнее.