Альберт Рис Вильямс - Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

Я проводил его взглядом, хотя у меня в мозгу вертелась еще дюжина вопросов. Почему Ленин сохранял инкогнито до такой поздней даты? Существовала ли для него в реальности какая-нибудь опасность даже сейчас? Было почти десять утра, и делегаты заполонили все коридоры, расселись по всем подоконникам, едва ли не свешивались с громадных канделябров в огромной комнате, – так мне показалось, когда я вошел. Я почувствовал, что что-то будет. Был ли это на самом деле шанс, что съезд проголосует против восстания, хотя войска, о которых шла речь, могли окружить нас и захватить Ленина? Я выследил Рида: он сидел далеко в зале. Я начал локтями проталкиваться к нему и с облегчением увидел, что он положил свое свернутое пальто рядом с собой, чтобы сберечь для меня место. Направляясь к нему, я увидел Петерса – делегата, несколько я помню, от латышей. Он сидел рядом со Стучкой, их главным оратором. Я двинулся было к нему, знаками давая понять, что хотел бы увидеться с ним, и он направился к проходу, всем видом показывая, что не слишком рад этому. Но мне было все равно. Я почувствовал, что просто не усижу на месте, пока не получу ответа. Позже он сказал мне, как смешно я выглядел – бледный и растрепанный. Вокруг нас стоял такой гвалт, что вряд ли меня мог бы кто-нибудь подслушать, но я, тем не менее, напряженно зашептал. Однако он не расслышал меня. И тогда я выпалил:

– Почему Ленин все еще маскируется? Ему что, грозит опасность? Казаки в городе?

Он терпеливо ответил, удивленно глядя на меня своими добрыми голубыми глазами:

– Нет, нет – все в порядке. Товарищ Ильич просто хочет выждать, немного оглядеться, все взвесить. Поэтому его никто не видел со вчерашнего дня. Он знакомится с картой, берет контроль в свои руки, но при этом остается за сценой. А для чего ему торопиться и показываться на людях? Дело не в том, что он всех дурачит: все понимают, что он управляет спектаклем. А теперь вы позволите мне уйти и занять свое место, Альберт Давидович?

В десять сорок председатель Центрального исполнительного комитета Федор Ильич Дан, врач по профессии и многолетний редактор всех меньшевистских газет, зазвонил в колокольчик. Его круглое, чисто выбритое лицо было, как всегда, холодно-бесстрастным. Прежде чем он объявил об открытии съезда, он задал тон на весь вечер для меньшинства, которое когда-то было могущественным большинством. Он сказал, что не может произносить никаких политических речей, поскольку его товарищи по партии в настоящий момент находятся «под бомбардировкой в Зимнем дворце, жертвуя собой, чтобы исполнить свой долг. Он объявил об открытии съезда, и раздался оглушительный рев.

Когда он объявил, что президиум будет избран пропорционально, меньшевики выдвинули свое предложение. Большевики завоевали четырнадцать мест, другие партии – одиннадцать. Правые эсеры, эсеры-центристы и меньшевики быстро отказались участвовать в президиуме; международные меньшевики-интернационалисты уклонились, сказав, что они подождут других условий. Старые члены сошли вниз, а большевики, кроме Ленина, взошли на сцену: Троцкий, Каменев, Луначарский, госпожа Коллонтай и Ногин – их всех мы узнали. Огромный зал взорвался бурными аплодисментами.

Каменев выступал как председатель. Мы восприняли это без малейшего удивления, хотя он почти до конца возражал против восстания. Каменев только объявил распорядок дня, когда Лозовский, также противник восстания, зачитал сообщение от Петроградского Совета, и начался спор. Я невнимательно слушал, пока со стороны правого крыла возникли какие-то возражения по поводу процедуры. Петере развеял мои предчувствия, и сейчас я просто наслаждался.

Вдруг послышались грохот и глухие удары артиллерии. Делегаты вскочили на ноги, те, что сидели у окон, высунулись наружу. Юлий Осипович Мартов, стоя, попросил слова.

– Товарищи, начинается гражданская война! – объявил он. Голос его звучал хрипло, глухо, скорбно; как многие из тех, кто побывал в тюрьме и в изгнании, он был болен туберкулезом. – Первый вопрос – это мирное преодоление кризиса… Первый вопрос перед съездом – это вопрос власти, и он уже решен силой оружия на улицах!.. Съезд не должен сидеть сложа руки перед разгорающейся гражданской войной, исход которой может быть опаснее взрыва контрреволюции. Возможность мирного исхода лежит в образовании объединенной демократической власти. Мы должны избрать делегацию, которая начнет переговоры с другими социалистическими партиями и организациями.

И вновь через окна донеслись гулкие раскаты пушек. Вдалеке прозвучала ответная артиллерия.

Теперь все большевики должны были перейти к голосованию и, несомненно, посоветоваться с Лениным, а затем вернуться. Другие труппы также должны были посовещаться. Умеренные ожидали Ленина и большевиков, чтобы возразить резолюции Мартова. Судя по комментариям, которые слышались отовсюду, они были разочарованы. Но почему они должны были разочароваться? Именно меньшевики и эсеры раньше отвергли предложение Ленина пойти на компромисс. Луначарский объявил, что фракция большевиков «абсолютно ничего не имеет против предложения Мартова». Началось голосование; среди леса штыков взметнулись руки. Предложение было принято единогласно.

Между тем меньшевики не желали видеть объединенный фронт. Офицер-меньшевик из Двенадцатой армии, капитан Хараш, начал яростно отговаривать большевиков от окружения Зимнего дворца. Другой офицер сказал, что съезд «не имеет полномочий» в свете приближающегося Учредительного собрания. Делегаты-солдаты энергично перебивали их, требуя тех, кто бы стал говорить от их имени. Хинчук, позднее посол Советов в Берлине, зачитывая резолюцию правых большевиков, потребовал, чтобы были начаты переговоры с Временным правительством. Правый социалист визгливо выкрикнул решение своей фракции – сотрудничество с большевиками «невозможно», а сам съезд «не имеет полномочий».

Раздались свист и гиканье собравшихся; солдаты из окопов обвиняли офицеров, требуя, чтобы они покинули зал, как самозванцы.

– Корниловец! Контрреволюционер! Провокатор! – такими криками «приветствовали» Хараша, попросившего слова от имени делегатов с фронта.

Посреди гвалта Абрамович, представлявший Бунд (еврейских социал-демократов), сказал, что вскоре начнется обстрел Зимнего дворца, и члены муниципальной Думы, меньшевики и социалисты-революционеры, а также Исполнительный Совет крестьянского комитета «решили покончить с Временным правительством, и мы пойдем с ними!». Он пригласил всех делегатов присоединиться. «Безоружные, мы подставим грудь под пулеметы террористов».

Каменев закричал, что все, кроме идущих на компромисс, должны оставаться на местах, и зал покинули примерно восемьдесят наиболее решительных страстотерпцев.