Юрий Емельянов - Троцкий. Мифы и личность

Ознакомившись с первыми литературными опытами Троцкого, предложенными для публикации в «Искре», Плеханов решительно заявил: «Перо вашего «Пера» мне не нравится». Троцкий продолжал писать, но, чтобы удовлетворить требования Плеханова, Ленину приходилось основательно переделывать статьи молодого автора, устраняя его помпезные фразы и цветистые обороты.

Вскоре для Троцкого нашлось занятие, в котором он в большей степени продемонстрировал свою пригодность для руководства партии. Ему поручили поучаствовать в дебатах с другими революционными эмигрантами. И тут оказалось, что молодой и плохо образованный Троцкий легко одержал верх над более старшими и более образованными революционерами, включая патриарха эмиграции народника Чайковского и анархиста Черкизова.

Красноречие Троцкого, его умение подавить аргументы оппонентов иронией или язвительной шуткой, внести в речь эмоциональные краски, добавив свои свежие впечатления, привезенные из Сибири и Юга России, позволили ему одержать бесспорную победу в дебатах, которые происходили в лондонском Уайт-Чепеле. Теперь Троцкий с яростью защищал марксизм, который он так долго атаковал во время дебатов в кружке Швиговского. Позже Троцкий насмешливо писал о поверженных им противниках: «Я искренне удивлялся тем ребяческим доводам, при помощи коих почтенные старцы сокрушали марксизм».

Троцкий вспоминал: «Я возвращался в очень приподнятом настроении, тротуара под подошвами совсем не ощущал». Паривший мысленно над землей Троцкий имел основание испытывать восторг. Неизвестно, сознавал ли он это или нет, но в ходе этого выступления у него впервые публично открылся ораторский талант, который ему верно служил на протяжении всей его остальной бурной политической жизни. Но тогда для Троцкого было ясно одно: после его успеха в Уайт-Чепеле его ораторские способности не только получили признание в высших кругах социал-демократии, но и оказались востребованными.

Ветераны социал-демократии были в восторге от успеха новичка. Руководители партии прекрасно знали, что Россия стоит на пороге великих революционных событий, а революционная партия все еще жила привычками к суховатым ученым дебатам в узких кружках единомышленников. В новой обстановке требовались люди, способные подавлять оппонентов насмешкой и презрением, зажигать сердца сомневающихся яркой речью и вдохновлять единомышленников красочными картинами светлого будущего.

Ленин и его коллеги могли ощутить в Троцком обостренную способность улавливать настроения аудитории, внушать доверие людям и направлять их мысли. Они не могли не признать, что не их рафинированный марксизм, а смесь из марксистских понятий и газетных клише о достижениях прогресса, общих рассуждений о вреде бесправия и отсталости в монологах Троцкого о России и революции была более понятна массовой аудитории.

Разумеется, Ленин, Засулич и другие не могли не заметить поверхностность познаний Троцкого в марксистской теории. В иных условиях они могли бы беспощадно атаковать вульгаризацию им идеологии, его неглубокое осмысление политического опыта партии. Но теперь на эти недостатки можно было закрыть глаза. Более того, безапелляционность суждений Троцкого, резкость его выражений и манер, воспринимались лидерами партии с точки зрения того, как это может быть использовано в борьбе за умы масс. Вывод почти всех опытных членов партии мог быть однозначным: эти недостатки превращались в достоинство для руководителя партии в условиях надвигавшейся революционной грозы.

Связь между общественными потрясениями и расцветом ораторского искусства давно была замечена. По этой причине еще Мишель Монтень сурово осуждал ораторское искусство, заметив: «Это орудие, изобретенное для того, чтобы волновать толпу и управлять неупорядоченной общиной, применяется, подобно лекарствам, только в нездоровых государственных организмах… Красноречие процветало в Риме больше всего тогда, когда его потрясали бури гражданской войны, подобно тому как на невозделанном и запущенном поле пышнее всего разрастаются сорные травы».

Не случайно французская революция выдвинула целую плеяду знаменитых ораторов, таких как Марат, Робеспьер, Дантон. В начале XX века блистательные ораторы появились прежде всего в тех странах, которые переживали острые общественно-политические кризисы.

Троцкий всю свою жизнь тщательно изучал особенности красноречия многих замечательных ораторов своего времени. Он начал изучение ораторского искусства еще в кружке Швиговского, когда, подражая своему кумиру Лассалю, обнаружил свое желание стать первоклассным оратором. Тогда он тщательно изучал приемы ораторского искусства по книге Шопенгауэра «Искусство ведения дебатов». Дейчер писал, что, кроме этой попытки овладеть красноречием с помощью Шопенгауэра, Троцкий не пытался специально обучаться ораторским приемам. Однако это не означало, что он не думал об ораторском поприще. Даже рассказ Мухина о том, как тот убеждал рабочих в необходимости начать борьбу против царского строя с помощью горсти фасоли, был взят Лейбой Бронштейном на заметку в качестве примера удачного выступления в массовой аудитории. Впоследствии он умножил свои наблюдения, собрав на протяжении своей жизни целую коллекцию из личных впечатлений об устных выступлениях различных ораторов. В своих зарисовках с натуры Троцкий старался обращать внимание на малейшие детали в их речах, нередко подробнейшим образом описывая жестикуляцию, мимику, речевые особенности оратора.

Вот как описывал Троцкий выступление Ленина: «Первые фразы обычно общи, тон нащупывающий, вся фигура как бы не нашла равновесия, жест не оформлен, взгляд ушел в себя, в лице скорее угрюмость и как бы даже досада – мысль ищет подхода к аудитории. Этот вступительный период длится то больше, то меньше – смотря по аудитории, по теме, по настроению оратора. Но вот он попал на зарубку. Тема начинает вырисовываться. Оратор наклоняет верхнюю часть туловища вперед, заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. И от этого двойного движения сразу выступают вперед голова и руки… Руки очень подвижны, однако без суетливости и нервозности… Голос смягчался, получал большую гибкость и – моментами – лукавую вкрадчивость».

«Но вот оратор приводит предполагаемое возражение от лица противника или злобную цитату из статьи врага. Прежде чем он успел разобрать враждебную мысль, он дает вам понять, что возражение неосновательно, поверхностно или фальшиво. Он высвобождает пальцы из жилетных вырезов, откидывает корпус слегка назад, отступает мелкими шагами, как бы для того, чтобы освободить себе место для разгона, и – то иронически, то с видом отчаяния – пожимает крутыми плечами и разводит руками, выразительно отставив большие пальцы. Осуждение противника, осмеяние или опозорение его – смотря по противнику и по случаю – всегда предшествует у него опровержению. Слушатель как бы предуведомляется заранее, какого рода доказательство ему надо ждать и на какой тон настроить свою мысль. После этого открывается логическое наступление. Левая рука попадает либо снова в жилетный вырез, либо – чаще – в карман брюк. Правая следует логике мысли и отмечает ее ритм. В нужные моменты левая приходит на помощь. Оратор устремляется к аудитории, доходит до края эстрады, склоняется вперед и округлыми движениями рук работает над собственным словесным материалом. Это значит, что дело дошло до центральной мысли, до главнейшего пункта всей речи».