Юрий Емельянов - Хрущев. Смутьян в Кремле

Однако эти попытки Хрущева доказать американцам, что он является наиболее удобным руководителем СССР для них по сравнению со Сталиным и Молотовым, могли лишь продемонстрировать наличие острых противоречий в СССР, его высшем руководстве и непрочность положения самого Хрущева. Кроме того, теперь американцы могли требовать от Хрущева дальнейших шагов, которые убедили бы их в его «удобности» для США. Возможно, что примерно так же эволюционировал и Горбачев, перейдя от давления на президента США к убеждению его в том, что он является наиболее удобным для американцев. Известно, что эта тактика в конечном счете привела к капитуляции Горбачева перед Западом.

Видимо, заявления Хрущева убедили американцев в том, что не следует идти ему на уступки, и они стали навязывать условия, которые были выгодны им. Эйзенхауэр наотрез отказался пойти на подписание мирного договора с двумя германскими государствами и уйти из Западного Берлина. Он лишь выразил туманное предположение, что договоренности, на основе которых западные державы находятся в Западном Берлине, не вечны. В обмен на это неопределенное заявление Хрущев пообещал пока отказаться от угрозы подписать мирный договор с ГДР в одностороннем порядке. Однако Хрущев отказался вставить упоминание об этом в коммюнике. Наконец, было найдено компромиссное решение: Эйзенхауэр скажет о том, что Хрущев не будет подписывать мирный договор, а Хрущев его не опровергнет. (Через два дня после завершения своего визита Хрущев, отвечая на вопрос корреспондента ТАСС, заявил: «Президент США Эйзенхауэр правильно охарактеризовал содержание договоренности, достигнутой между нами. Мы действительно согласились, что переговоры по берлинскому вопросу должны быть возобновлены, что для них не устанавливается какой-либо ограниченный по времени срок, но что они не должны также и затягиваться на неопределенное время».)

Советско-американское коммюнике, опубликованное 27 сентября по итогам бесед в Кемп-Дэвиде, свидетельствовало о том, что стороны не приблизились к достижению какого-либо соглашения. Было объявлено, что переговоров не было, а лишь велись «беседы… для выяснения позиций обеих сторон по ряду вопросов». В числе них были упомянуты германский и берлинский вопросы. Было высказано мнение о важности проблемы всеобщего разоружения. Говорилось о возможности достижения соглашения по вопросу о расширении обменов людьми и идеями (на этом особенно настаивали американцы). Было сказано о том, что президент США посетит СССР с ответным визитом весной следующего года, но точная дата визита будет согласована через дипломатические каналы. Визит Хрущева, которого он так долго добивался и вокруг которого было столько шума, не только не принес для СССР никаких существенных результатов, но увенчался рядом уступок со стороны советского правительства.

Тем не менее Хрущев на своей последней пресс-конференции в Вашингтоне 27 сентября выражал удовлетворение своим визитом. В своих ответах на вопросы корреспондентов он сообщал, что «после встречи с господином Эйзенхауэром… мои надежды еще более утвердились». Он выражал надежду на то, что в скором будущем соглашения для обеспечения разрядки международной напряженности будут подписаны. Он объявил, что «необходимые условия для созыва совещания глав правительств уже созрели». Правда, он признал, что «не так легко сбросить весь тот груз, который накопился за многие годы "холодной войны". Нельзя рассчитывать на внезапную перемену обстановки. Процесс улучшения отношений между нашими государствами потребует больших усилий и терпения и прежде всего желания той и другой стороны… Мне кажется, что у президента США более сложные условия, чем у меня. Очевидно, в Соединенных Штатах еще влиятельны те силы, которые препятствуют улучшению отношений между нашими странами, разрядке международной напряженности».

Сопровождавшие Хрущева лица сделали все возможное для того, чтобы его последняя пресс-конференция прошла без скандала. Вместо Суходрева, переводившего быстро и передававшего в точности колорит хрущевских фраз, переводом занялся Олег Трояновский, переводивший Хрущева медленнее, но зато смягчавший отдельные выражения Хрущева. Перед самым началом пресс-конференции было объявлено, что вопросы следует задавать лишь в письменном виде. Это вызвало недовольный гул присутствовавших журналистов, но они тут же настрочили множество записок. Эти записки были положены на стол, и их стали разбирать министр иностранных дел А.А. Громыко и его первый заместитель В.В. Кузнецов. При этом они отбрасывали те вопросы, которые могли вызвать бурную реакцию возмущения у Хрущева. Затем принятые Громыко и Кузнецовым записки переводил Хрущеву Трояновский, и лишь потом он оглашал их присутствовавшим по-английски. Таким образом, Хрущев получал время для обдумывания ответа. Эти усилия оправдали себя: скандала на пресс-конференции не произошло.

Но затем чуть не произошло событие, которое могло перечеркнуть труды советских организаторов пресс-конференции. После ее завершения Громыко и Кузнецов поднялись и пошли вслед за Хрущевым, оставив отвергнутые ими записки на столе. К столу тут же шагнул долговязый американский журналист и стал собирать записки. Но вдруг откуда-то на журналиста бросился Ильичев, который ловко вырвал у него записки из рук, а затем, как коршун, ринулся на груду записок, оставшихся на столе. При этом он приговаривал: «Майн! Майн!» Журналист говорил, что он только хотел взглянуть на записки, но Ильичев, с трудом прижимая записки к груди, заспешил к лифту, где его ждали члены советской делегации. «И слово-то знает только одно иностранное, да и то немецкое – "майн"», – шутил Елютин. Но на самом деле все члены советской делегации прекрасно понимали, что Ильичев, возможно, предотвратил появление скандального репортажа на тему: «Вопросы, оставшиеся без ответов Хрущева».

В этот же вечер Хрущев выступил по американскому телевидению. Он повторил свою оценку бесед в Кемп-Дэвиде, которую дал на пресс-конференции, а затем попытался объяснить американцам необходимость разрядки напряженности на бытовом примере о враждующих соседях. «У плохих соседей все же есть выход: один из них может продать дом и переехать на новую квартиру. А как быть государствам? Ведь они не могут переселиться в другое место! Где же выход?» Хрущев подводил телезрителей к мысли о необходимости всеобщего и полного разоружения, заключения мирного договора с Германией, достижения договоренности по Западному Берлину.

Затем Хрущев перешел к рассказу о СССР. Он опять говорил о своем скромном социальном происхождении и сказал, что побывавшие до него в США в 1959 году Микоян и Козлов также выходцы из трудовых семей. Он осудил несправедливость капиталистического строя, заметив, что «ни один человек, даже вместе со всей своей семьей, даже если бы ему было дано прожить не одну жизнь, не может заработать личным трудом миллион, а тем более миллиард долларов. Этого можно добиться только в том случае, если присваивается чужой труд. Как вы знаете, даже в Библии сказано: когда торговцы превратили храм в дом ростовщиков и менял, Христос взял бич и изгнал их». Благодаря же социализму, подчеркивал Хрущев, «мы в 36 раз увеличили производство промышленной продукции, ликвидировали неграмотность и выпускаем ныне инженеров почти в три раза больше, чем в США… Среднегодовые темпы роста промышленности в Советском Союзе в 3-5 раз выше, чем у вас. Поэтому в ближайшие 10—12 лет мы превзойдем Соединенные Штаты как по абсолютному объему промышленности, так и по производству на душу населения. А по сельскому хозяйству эта задача будет решена значительно раньше».