Зоя Воскресенская - Тайна Зои Воскресенской

Что же делать? Возможно ли вообще свести до минимума такие постыдные факты? При нынешнем состоянии общества – очень трудно.

Разумеется, надо улучшить работу по изучению и подбору кандидатов на службу в разведке; повысить материальное благосостояние сотрудников разведки тоже необходимо в соответствии с реальной затратой их физического труда и нервного напряжения, но при этом усилить и уголовную ответственность за государственную измену. По-моему мнению, каждый факт измены должен автоматически нести за собой смертный приговор, который обязательно самой разведкой должен быть приведен в исполнение. Предателям, тем более из разведки, снисхождения и пощады быть не может.

Ближайшая подруга Зои Ивановны Надежда Доминиковна Синицкая-Осипова рассказывала мне, как Воскресенская и Рыбкин стали супругами:

«Я познакомилась с Зоей Ивановной что ни есть в самый Новый, уже 1936 год.

В советскую колонию в Хельсинки, где я в то время жила с мужем, который работал в торговом представительстве и занимался продажей нефтепродуктов за границей, примерно полгода назад приехала высокая, молодая и красивая женщина. Об этом я знала из разговоров с другими женщинами, но сама ее не видела.

И вот, когда все собрались вместе, чтобы отметить Новый, 1936 год, вновь вспыхнули разговоры о Зое Ивановне.

– Приехала холостячка, чтобы наших мужей сбить с толку.

– Перед такой женщиной ни один мужик не устоит.

– Не хватало нам забот, так черт бабу прислал.

Но тревожные ожидания наших женщин не оправдались, на новогоднем вечере Зоя Ивановна не появилась. Минут через тридцать – сорок после традиционного тоста я поинтересовалась у кого-то, а почему нет нашей новой сотрудницы, она что, брезгует нашим коллективом? Но мне сказали, что она неожиданно заболела и потому не смогла принять участие в новогоднем вечере. Зная, что Зоя Ивановна живет одна в этом же доме, я взяла бутылку вина, собрала кое-какую закуску и поднялась к ней в комнату. Это была действительно молодая, высокая и очень миловидная женщина. У нее, оказывается, обострилось заболевание печени и она решила не ходить на новогодний праздник, чтобы ее поведение не восприняли как каприз: ведь она вынуждена соблюдать определенную диету. Мы просидели с Зоей Ивановной почти всю ночь вдвоем, болтая о женских всячинах. Так мы с ней познакомились и сразу же сблизились. Наша дружба кончилась только с ее смертью в январе 1992 года.

Мы проводили вместе много времени, порою к нам присоединялся мой муж. А когда в Хельсинки приехал Борис Аркадьевич Рыбкин, это уже была компания.

Вскоре Зоя Ивановна отказалась от своего жилья и поселилась в одной из комнат нашей квартиры. Поэтому, как правило, мы встречались у нас – к нам приходил Борис Аркадьевич. Очень скоро я стала замечать, что он неравнодушно относится к Зоеньке. И она, как я почувствовала, тоже к нему питала симпатии.

Мои догадки очень скоро оправдались. Однажды Борис сказал мне, что Зоя ему очень нравится, но она, по его мнению, на него не обращает никакого внимания. Я ответила ему, что он не прав, и просила поверить моему женскому чутью. Он сомневался. Тогда я предложила: «Знаешь что, Борис?! Вот пока Зои нет, забирай ее вещи и вези к себе. А когда придет, заявлю ей, что она больше здесь не живет, и все объясню».

Так мы и сделали. Когда пришла Зоенька, она сразу же заметила опустевшую комнату, а я с серьезным видом выпалила: «А ты здесь больше не живешь». От изумления и непонимания она лишилась дара речи. Тогда я обняла ее и добавила строго: «Ну хватит мучить мужика. Ты что, не видишь, он уже весь высох?» И, уже смеясь, все ей объяснила. Поскольку все ее вещи действительно были у Бориса, она под моим «конвоем» отправилась к нему домой. Так, словно в сказке, они и стали жить-поживать.

Впоследствии мы с Зоей Ивановной часто прохаживались вместе по улицам Хельсинки. И только много позже я поняла, что зачастую эти прогулки использовались ею и для того, чтобы убедиться, нет ли за нами слежки. Поняв это, я уже сознательно стала помогать ей обнаруживать за нами наблюдение или с кем-нибудь тайно встретиться.

Люди, которые вели за нами слежку, устроили свой наблюдательный пункт прямо против нашего дома, и из окна им было хорошо видно, когда мы выходили на улицу. Поскольку мы с ней почти одного роста, то Зоенька нередко, особенно в вечернее время, надевала мое пальто и шляпку и уходила из дома. Иногда мы обе переодевались, то есть менялись одеждой, и выходили на улицу с небольшим интервалом, я впереди, она сзади.

Часто мы делали так. Не спеша шли по улицам, вместе заходили в магазин, что-то рассматривали, иногда покупали какую-нибудь мелочь, потом шли на выставку или вернисаж, но через некоторое время я уходила, а она оставалась, или наоборот, – я продолжала рассматривать картины, а она потихоньку исчезала. Я знала, что, оставаясь, она либо с кем-то встречалась там же на выставке, либо тоже уходила, используя другой выход.

Однажды, гуляя по магазинам, я заметила мужчину, который неотступно следовал за нами на очень небольшом расстоянии, так что мог слышать наши разговоры. Зоенька тоже обратила внимание на этого человека и тихонько шепнула мне: «Смотри, как я его сейчас прогоню». Продолжая осматривать витрины и прилавки магазина, около мясного отдела она, обращаясь ко мне, но в упор глядя на нашего преследователя, громко сказала: «Хочешь, Надюшка, я тебе шпик покажу?!» И этот мужчина моментально исчез из магазина.

Помню, часто летом и осенью мы отправлялись на машине на природу. Иногда это были действительно выезды за город на шашлыки, но в таком случае с нами был Борис Аркадьевич. А когда мы путешествовали втроем, это была ее работа. Осипов сидел за рулем, а мы с Зоенькой сзади. Останавливались где-то в лесу, и пока мы с мужем готовили еду, Зоя Ивановна на время куда-то исчезала. Теперь думаю, что она встречалась с Павлом Судоплатовым. За два года до ее смерти некоторое время он жил у нас на даче в Переделкино и рассказывал о том времени».

В личном архиве Зои Ивановны Воскресенской сохранилась незаконченная зарисовка о зарождении романтических отношений с Борисом Аркадьевичем Рыбкиным, о начале любви, озарявшей теплым светом их такую непростую жизнь.

«В шифровалке было холодно и неуютно. Зарешеченное изнутри окно было занавешено плотной портьерой. Перед окном письменный стол, в котором хранились стопки белоснежной бумаги, разноцветная копировальная бумага, толстые карандаши, ленты и всякие щетки для пишущей машинки, пакетики с конфетами. В шифровалке курить было строго запрещено, а я курильщик (теперь уже бывший), и карамельки, изготовленные изобретательной фирмой из каких-то трав и остропахнущего зелья, отбивали охоту не только к куренью, но и к еде. Два неуклюжих сейфа, какие можно увидеть в приключенческих американских фильмах, занимали простенок от окна до камина, возле которого, как верный страж на посту, стоял ярко-красный высокий баллон с кислородом – это на случай вторжения непрошеных гостей из охранки, дальше была дверь, обитая черной клеенкой в так называемую лабораторию, где фотографировались и проявлялись документы, бутылочки с химией для писем, разные проявители и закрепители, в углу гора железных цепей для автомобильных колес для дальних поездок по заснеженным дорогам зимой, несколько двусторонних пальто и плащей, чтобы по дороге в машине можно вывернуть наизнанку и из сине-белого оказаться в строгом черном плаще…