Коллективные сборники - Маршал Тухачевский

Мы были еще очень молоды, но то ли из книжек, то ли понаслышке от бывалых солдат знали, что командующего армией полагается встречать торжественно, вероятно с оркестром и почетным караулом. Однако нам пришлось разочароваться. На этот раз ничего подобного не было и в помине.

Командарм запросто шагал через площадь в группе наших командиров и о чем-то оживленно разговаривал с ними. Когда группа приблизилась к штабу, нам удалось хорошо рассмотреть его. По сравнению с нашим начдивом Г. Д. Гаем, которому шел тогда тридцать первый год, М. Н. Тухачевский выглядел совсем юношей, словно только что покинул гимназическую скамью. Одет он был, как и все тогда, в самую обычную красноармейскую гимнастерку, только хорошо по фигуре пригнанную.

Командующий был немного выше среднего роста, строен, подтянут. От всей его фигуры веяло здоровьем, энергией, уверенностью и спокойствием. На лице светились большие серые глаза. У губ – волевая складка. Держался он просто, без всякой рисовки.

У нас в штабе М. Н. Тухачевский пробыл недолго. Почти сразу же вместе с Гаем уехал в полки. А через несколько дней мы узнали, что командарм лично наблюдал за ходом наступления нашей дивизии на Симбирск, находясь на одном из ее флангов.

Такова была моя первая встреча с М. Н. Тухачевским – одним из самых выдающихся полководцев Красной Армии периода гражданской войны.

Прошли годы. Отгремели военные громы. Советская республика, залечив раны, поднималась из пепла и разрухи. Красная Армия пристально изучала накопленный ею боевой опыт, совершенствовалась технически и организационно. И тут судьба опять столкнула меня с Михаилом Николаевичем.

Весной 1925 года я получил назначение в Смоленск на должность инструктора политуправления Западного военного округа по военной пропаганде. А Михаил Николаевич Тухачевский как раз в то время командовал войсками этого округа.

Дело, возложенное на меня, было совершенно новым. Никто не мог точно очертить круга моих обязанностей и сказать вполне определенно, чем я должен заниматься: то ли наблюдать за деятельностью Осоавиахима, то ли добиваться военизации учебного процесса в школах, то ли налаживать военную пропаганду на приписных участках территориальных частей. Пришлось употребить некоторое время, прежде чем все это прояснилось и у меня установились более или менее прочные связи с учреждениями и организациями, которые в какой-то мере уже занимались военной пропагандой.

И вот однажды я оказался на общем собрании ячейки ВНО (военно-научного общества), объединявшей работников штаба округа. Вхожу и глазам своим не верю: среди собравшихся – М. Н. Тухачевский. Сидит себе скромненько на стуле у окна и с кем-то тихо разговаривает в ожидании, пока откроют собрание.

Я занял место в углу наискосок и стал наблюдать. Думал, что Тухачевский приглашен сюда в качестве докладчика или, по крайней мере, будет председательствовать. Ничего подобного! Собрание вел кто-то из работников штаба. Докладчиками тоже выступали другие.

Не помню сейчас, какие вопросы разбирались тогда. Кажется, речь шла об изучении уроков и опыта польской кампании. Запомнилось другое: внимательность, с какой М. Н. Тухачевский выслушивал выступления рядовых членов ВНО, и то, как покорно взял он на себя разработку какой-то темы, предложенной председательствующим.

Когда собрание закончилось и все стали расходиться, я подошел к М. Н. Тухачевскому, представился. Сказал, что видел его под Симбирском в 1918 году.

– Приятно встретить старого сослуживца, – приветливо отозвался он и после некоторого раздумья добавил: – Много лет прошло с тех пор, были дела посерьезней и посложней, чем Симбирск, и все же тех дней я никогда не забуду…

От беглых воспоминаний мы перешли к деловому разговору. Я попросил совета, как мне поскорее заинтересовать делом военной пропаганды широкую партийную и советскую общественность. Может быть, лично объездить основные центры округа? Может быть, написать письма в местные советы и профсоюзы? Михаил Николаевич посоветовал воспользоваться прежде всего газетной трибуной. Рекомендовал написать серию статей о роли и значении военной пропаганды среди населения.

Я ухватился за эту мысль. Статьи были написаны и вскоре напечатаны.

В тот год мне довольно часто приходилось встречать Михаила Николаевича. Мы состояли в одной парторганизации, работали в одном здании, жили в одном доме у Лопатинского сада.

Однажды летом иду на службу и вдруг справа от себя слышу автомобильный гудок. Повернулся и вижу: возле меня останавливается машина командующего. Михаил Николаевич приоткрыл дверцу и приглашает:

– Садитесь… Вы же, наверное, в штаб?..

С тех пор в подобных случаях я и сам стал поступать точно так же: никогда не проезжаю мимо знакомых мне людей.

Вспоминается и еще один, может быть, мелкий на первый взгляд, но очень характерный случай. Как-то на открытой площадке одного из летних кинотеатров, расположенного неподалеку от нашей квартиры, мне пришлось делать для зрителей доклад о международном положении. Примерно на половине доклада я заметил среди зрителей М. Н. Тухачевского. Это меня смутило, начал было сбиваться с тона. Михаил Николаевич за метил мое смущение и ободрил кивком головы: ничего, мол, все хорошо, продолжай. Это помогло мне вновь овладеть собой, и доклад закончился вполне благополучно.

Из всех моих, очень разных по характеру, встреч с Михаилом Николаевичем Тухачевским я вынес совершенно твердое убеждение, что это был человек редкого ума, такта, обаяния и скромности. Той скромности, которая всегда отличает людей незаурядных от серой посредственности.

В июле 1918 года наше село Лесное Анненково наводнили военные. Время было тревожное. Я только что кончила гимназию и приехала к маме отдохнуть. Понять, кто эти военные – то ли белые, то ли красные, – сразу не могла.

На втором этаже дома, в котором жила наша семья, находились почта и телеграф. С балкона через открытое окно я услышала в телеграфной незнакомые голоса. Один из них, самый громкий, просил к аппарату станцию Инзу, товарищей Тухачевского и Куйбышева. Потом говоривший назвал себя:

– У аппарата Гай…

На несколько минут наступила тишина. Видимо, Гаю что-то ответили. Из отрывочных разговоров мне стало ясно: в село пришли красные.

А вечером Г. Д. Гай и несколько его товарищей попросились к нам на ночлег. Мы приняли их радушно – накормили, напоили молоком и чаем. Гай долго беседовал с моим братом, рассказывал о гражданской войне, о том, как Красная Армия защищает свободу и счастье людей труда. Этот рассказ запал мне в душу и решил мою судьбу. Утром я попросила Гая записать меня добровольцем в Красную Армию. Стала штабным письмоводителем.