Исидор Шток - Премьера

Разобравшись в деле селькора Правдохи, Глебов написал пьесу об ассирийцах и послал Луначарскому. Нарком очень быстро прочитал. И откликнулся. Написал автору письмо. И написал статью в журнал «Искусство трудящимся». И пригласил к себе автора. Познакомился. Долго беседовал.

«Дорогой товарищ! – писал Луначарский Глебову. – Я очень внимательно прочел Ваш «Загмук». Достоинства этой пьесы значительно превышают ее многочисленные недостатки, и я искренно говорю Вам, что как пьеса для чтения – это одна из лучших вещей, какие мне приходилось читать среди произведений новой драматургии за последнее время…»

Письмо большое, на нескольких страницах. Представляю себе, как было приятно начинающему, двадцатичетырехлетнему, никому не известному литератору получить послание, которое кончалось так тепло и обнадеживающе:

«Мне хочется думать, что я не ошибаюсь, считая Вас подающим большие надежды драматургом новой формации, и, само собой разумеется, все, что может зависеть от меня для того, чтобы облегчить Вам Вашу работу, будет мною сделано. Жму Вашу руку. Нарком по просвещению А. Луначарский» [2].

Письмо это я перечитал третьего сентября 1964 года, ровно, день в день, через сорок лет после того, как оно было написано. Интересно… Впрочем, ведь совпадения свойственны драматургии.

Рано облысевший и потому всегда бритоголовый, с профилем резким, похожим на профиль римского императора, суховатый в разговоре, враг актерничанья и позерства, всегда целеустремленный и сдержанный, обладающий чудовищной памятью, где умещалось такое количество сведений, какое, казалось, не могла вместить человеческая голова, Анатолий Глебов был одним из самых интересных людей, с какими мне пришлось в жизни встречаться.

Я знал его тридцать шесть лет: познакомился в самом начале моей театральной и драматургической деятельности. Потерял в начале шестьдесят четвертого.

Наблюдая за ним в течение этих лет, я сделал два открытия. Во-первых, он несколько раз начинал свою жизнь сначала. Достигнув определенной вершины, вдруг бросал ее и начинал заново, в новом для себя месте.

Во-вторых, он обладал удивительным свойством – плодить врагов. Тому, кто его не знал или знал плохо, он казался педантом, догматиком, сухарем. Тот же, кто его узнавал близко, понимал, какой это был хороший человек. Обязательный. Смелый. Превосходный товарищ. Труженик. Нетерпимый к людям невнимательным, карьеристам, рвачам.

Когда ему исполнилось шестьдесят лет, я выступил в журнале «Театр» с небольшой юбилейной статьей «Анатолий Глебов». Написал о его жизни и творчестве. Поздравил.

Я писал: «В дни юбилеев принято говорить, что «юбиляр молод и полон сил». Не всегда, увы, это соответствует истине, но… таков этикет. В данном случае слова этикета полностью соответствуют жизненной правде. Первооткрыватель всегда молод. С этим ничего не поделаешь. Молод, задирист, неутомим. Поэтому мы, советские драматурги всех поколений, так любим и ценим Анатолия Глебова».

После выхода журнала он прислал мне письмо. Большое письмо, в котором благодарил за статью и со свойственной ему педантичностью указывал на неточности. Например, что клуб в Туле, где была поставлена в 1920 году его первая пьеса – «Наши дни», был совсем не клубом Самоварного завода…

В подмосковной Малеевке, где на берегу Вертушинки, впадающей в Москву-реку, расположился Дом творчества писателей, мы живали подолгу, помногу гуляли в окрестностях. Уходили после обеда, возвращались к чаю. Много и подробно беседовали. Почти не спорили. Вспоминали. Рассказывали друг другу сюжеты. Давали советы… О чем мы только не говорили во время этих ежедневных прогулок! О флоте и о медицине, о Турции и о войнах, о Союзе писателей и о жизни на Марсе, о Луначарском, Фрунзе, Чичерине, Афиногенове, Фадееве, о Пролеткульте, о доблести, о славе, о любви… Иногда с нами увязывался на прогулку еще кто-нибудь третий. Чаще мы ходили с ним вдвоем. Брали ножи и срезали дорожные палки. Сидели на высоком берегу Москвы-реки в заброшенном пионерском лагере. Я сманивал его в Старую Рузу выпить кружечку пива. Он не пил, отказывался. Ждал меня у входа. Соблюдал режим. День был расписан. Рацион тоже. Работал не менее шести часов ежедневно.

Он тогда уже был болен. Болезнью кровеносных сосудов, пороком сердца. У него была тяжелая гипертония. Постоянное кислородное голодание. Поэтому он никогда не закрывал окна. Он знал, что болен неизлечимо. Что дни его сочтены. И хотел растянуть эти дни. Чтоб успеть написать то, чего написать еще не успел. Ведь он прожил такую долгую и богатую жизнь…

Рассказывал о своем детстве. Мать его – известная художница-миниатюристка Юлия Васильевна Котельникова. Работы ее есть в разных музеях. Портреты-миниатюры акварелью и маслом. Отец, Глеб Евгеньевич Котельников-Глебов, играл в Петербургском народном доме в драматической труппе. А мой отец – дирижер – служил в оперной труппе Аксарина. Они работали рядом, в одном здании и, наверно, были знакомы. Глеб Котельников-Глебов был, кроме того, еще и ученым, изобретателем. Он – создатель первого в мире авиационного ранцевого парашюта. О нем его сын Анатолий писал роман. Роман этот не окончен. Собран огромный материал. Написана большая часть. Называется «Через горы времени».

Писал он и о своем детстве.

А затем – «возьми строку и время верни», как говорил Маяковский. По пьесам, по рассказам и повестям, созданным в самое последнее время жизни Глебова, можно легко проследить биографию автора.

В рассказах о Турции [3]написано, как молодой работник Наркомата иностранных дел, секретарь Г. В. Чичерина, работал в Москве, слушал речь Владимира Ильича на VIII съезде Советов в Большом театре, познакомился с Фрунзе, уехал в Турцию, где в 1921 – 1923 годах был на дипломатической работе.

Это интереснейшая книга, иллюстрированная знаменитым художником Е. Е. Лансере-старшим и оформленная его сыном Е. Е. Лансере-младшим.

В ней Глебов рассказывает о «линии дружбы» советского и турецкого народов, провозглашенной Владимиром Ильичей. О встречах и совместной работе с Фрунзе и Чичериным, о первых годах деятельности советских дипломатов за рубежом, о народе нищем, трудолюбивом и благородном, о феодальном быте, о многоженстве и магометанстве, о поджоге нашего постпредства в Анкаре… Прочтите эту книгу, получите большое удовлетворение. Наверно, вам понравится и образ второго секретаря посольства – юного Котельникова, автора книги. Глебов-Котельников со свойственной ему страстью и одержимостью работал дипломатом. Неизвестно, хорош ли был он как дипломат, но труда и страсти вложил много. Великолепен эпизод, когда во время пожара постпредства – дело врагов молодой Советской республики – он, спасая ценные бумаги и имущество, выводит из горящего двора двух кабанов…