Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом

Уже глубокой осенью того года мы, по приглашению Артема Троицкого, отправились на фестиваль в подмосковный город Черноголовку. Фестиваль почему-то отменился, и вместо этого Артем устроил концерт в редакции журнала «Молодая гвардия». Наше выступление началось с того, что Боб подошел к микрофонной стойке и, согнув её пополам, наклонил её к гитаре, не разглядев, что она прямая, без «журавлика». Аппаратчик долго крутил пальцы возле виска. Я совсем не помню, кто там ещё играл, но помню, что Артем проникся ещё большим расположением и после этого стал всячески нас опекать и проталкивать. Мы жили в гостинице «Орленок» на Ленинских горах и по дороге домой в этих горах заблудились.

Фагот устроился руководителем художественной самодеятельности на Металлический завод, и, естественно, мы тут же сели репетировать в клубе этого завода. Каждый раз когда мы куда-нибудь переезжали, мы надеялись, что сможем обжиться, а местный профком купит какой-нибудь аппарат типа «Vermona», но наши мечты никогда не сбывались. Там же с нами стал репетировать саксофонист Виталий, милый человек с хорошим звуком. Но почему-то, когда мы оттуда съехали, то сразу про него забыли.

В это время у меня умерла бабушка Надежда Ивановна, последняя жена моего знаменитого деда, и мы с Людмилой, не долго думая, через сорок дней въехали в её однокомнатную квартиру на Шестой Красноармейской улице. Я ни на что не рассчитывал, зная, что отвоевать квартиру у государства в то время было невозможно, но решил, что какое-то время можно было пожить. Квартира была на первом этаже и была очень удобно расположена. Соседей не было вообще – с одной стороны была улица, с другой двор, с третьей лестница, а с четвертой подворотня. Конечно же, и это место стало нашей репетиционной точкой. Можно было репетировать сколько угодно, но соседи приходили сверху. Это было уже привычно, поскольку с этой проблемой я сталкивался, где бы ни жил. Постепенно к нам с Людмилой въехал Фагот, который жил на полу в спальном мешке, а потом и Боб, которого родители Натальи окончательно выжили из дома. Боб поселился на кухне и стал танцевать. Постепенно танцы стали доминировать надо всем остальным и продолжались до самой весны, пока нас оттуда не выгнали.

Под Новый год танцы переместились в Ливерпуль. Алексис Родимцев, будучи настоящим рок-интеллигентом, учился на Филфаке вместе с Фалалеевым и незадолго до нашего знакомства умудрился полгода проучиться собственно в Ливерпуле, откуда и привез свое новое имя. Вернувшись из оного он тут же пожалел об этом и забил на всё. Он жил на Гончарной улице, в коммунальной квартире, из которой съехали все жильцы, поскольку дом шёл на капитальный ремонт. В самой большой комнате, которая выходила во двор, он завесил окна одеялами, чтобы не было видно света. Мы привезли туда остатки многострадальных колонок, купленных у Юры Ильченко, и стоваттный усилитель, который сконструировал Владик Шишов, и устроили настоящую дискотеку (в правильном понимании этого слова, которое постепенно потеряло свое первоначальное значение). Ди-джеем был Майкл Кордюков, который стоял за пультом и ставил пластинки. Другая комната была курительной, это было примерно то, что теперь называется чилл-аутом. Начинались праздники и естественно туда слетались абсолютно все. Празднование начинались 24 декабря с Рождества по Европейскому календарю и кончались только после старого Нового года. По счастью, Ливерпуль просуществовал всего месяца два, иначе через какое-то время всех бы просто свинтили. После того, как Ливерпулец получил комнату на Суворовском проспекте и переехал туда, за ним на долгие годы потянулся хвост Ливерпуля, и его гостеприимный дом никогда не был пуст, что бедному Алексису едва не стоило здоровья. Так наступили восьмидесятые.

На старый Новый год мы сыграли концерт на закрытом вечере актёров Малого театра драмы на Рубинштейна, практически без аппарата. Это было достаточно бессмысленно, поскольку актёры вообще жуткие снобы, и, как обычно в таких ситуациях, они пытались покровительствовать нам и вовлечь в свой театральный процесс, что, конечно же, не получилось.

У Боба тоже умерла бабушка, и он обосновался в её комнате на улице Восстания, в самом её начале. Это было тихое аскетическое жилье, но Боб там долго не выдержал. По вечерам мы предавались пьянству, правда, всегда веселому, в нашей квартире на Шестой Красноармейской. В нашей компании появилась компания англичанок, с которыми было всегда интересно. Фагот демонстрировал чудеса предпринимательства. Почти каждый вечер, когда выпивалось специально купленное, посылали гонца на ближайший угол (в то время ещё не появился термин пьяный угол). Фагот придумал легенду, что по бульвару гуляет дядечка с собакой, у которого всегда можно купить бутылку портвейна. Когда Фагота не было, не было и портвейна, да и самого дядечки почему-то не оказывалось. Потом выяснилось, что Фагот по дороге к нам покупал бутылочку и припрятывал её до вечера, когда же всё было выпито, и начинали скидываться на новую, он выходил на улицу и через пять минут вынимал из кармана вожделенную бутылку.

Мы все каким-то образом где-то работали, хотя было видно, что долго так продолжаться не может. Не видя других альтернатив, я по инерции продолжал работать в Доме грампластинок. Не знаю, почему меня там держали. Конечно же, я легко справлялся со своими элементарными обязанностями, но я явно был инородным телом. У меня были длинные волосы, и вообще я выглядел не так, как следует выглядеть человеку в моей должности, что у директора всегда вызывало протест. Но меня опекала моя начальница, которая имела на него огромное влияние.

Мы по-прежнему вписывались в рок-н-ролльные концерты, в которые надо было привлекать дополнительные силы. И мы с Бобом как-то решили поехать к Саше Ляпину, который снимал комнату на Салтыкова-Щедрина, прямо за углом от моего родительского дома. Сашка согласился сыграть, и там же мы познакомились с юным Петей Трощенковым, который в то время играл в группе «Пикник». Один концерт с Ляпиным мы сыграли в Доме архитекторов, а другой, без него, в ДК «Маяк». На нём играл барабанщик Валера, с которым меня познакомил мой сослуживец Вова Пинес.

Неожиданно в круг наших увлечений вошел панк-рок, и в нашем доме не смолкали «Stranglers», «Police» и «Devo» и, конечно же, «Never Mind The Bullocks». И, как того и следовало ожидать, произошла основательная прочистка мозгов. Я купил стереофоническую магнитофонную приставку типа «Маяк», что по тем временам было очень хорошо, и в который раз попытался записать себе всю ту музыку, которую мне давно хотелось иметь, но без возможности покупать пластинки приходилось переписывать.

Когда нас выгнали с Металлического завода, Фагот устроился руководителем художественной самодеятельности в ДК им. Цюрупы. Мы естественно переместились репетировать туда и поделили репетиционную точку с «Россиянами». Майкл с Майком уехали на Чегет или Домбай (я никогда не мог запомнить, куда они уезжают) на всю зиму работать в дискотеке на лыжном курорте. И ещё зимой от Артема Троицкого поступило предложение в начале марта поехать на фестиваль Тбилиси-80. В это время Боб решил сам играть на электрической гитаре, которую купил у Вилли, и пригласил на барабаны Женю Губермана. Мы приступили к интенсивным репетициям, ни малейшего представления не имея, что будем играть на этом фестивале. Но появление такого барабанщика само по себе определило направление. Если привычные акустические песни мы играли достаточно чисто и изящно, то электричество в таком виде звучало очень мощно и грязно. Но в такой интонационной неточности была определенная привлекательность. Трудно сказать, что именно изменилось, но мы явно входили в фазу панк-рока. Мы быстро сколотили программу из новых песен и за неделю до Тбилиси поехали в Москву. Артем устроил концерт в Царицино, где мы играли с классическим московским «Воскресеньем» и прогнали нашу новую пограмму. Вся публика пришла на них, но мы имели явный перевес по части драйва и отрыва. Артем был в восторге и советовал, чтобы в Тбилиси мы непременно играли эту электрическую программу. Он прислал нам официальное приглашение на адрес ДК им. Цюрупы, и местные руководители пришли в священный трепет от самого факта, что их художественную самодеятельность выдвинули на всесоюзный фестиваль. С нами поехал милый дядечка худрук Олег Иванович Максимов. Он взял с собой кинокамеру и готовился снять наше выступление на кинопленку. Но, пристроившись в оркестровой яме, он не успел ничего сделать, у него не поднялась рука включить кинокамеру: то, что он увидел, его парализовало.