Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом

Тут наверное придется заглянуть в прошлое и попытаться понять, чем же для меня были песни Боба и его голос. Дело в том, что всю жизнь, слушая западную музыку, я почему-то реагировал только на самобытные голоса. Каждый голос – это характер. И если человек имеет характерный голос, и при этом ещё и сочиняет талантливые песни это пятьдесят процентов успеха. Затем следует то, что обладая всем этим, человек ещё может этим пользоваться и правильно петь свою песню. Это ещё двадцать процентов. Если к этому приложить ещё и владение инструментом, то это все сто. В лице Боба я встретил как раз такого человека, который, за исключением игры на гитаре, имел девяносто процентов, и на которого я мгновенно среагировал. Его голос абсолютно сочетался с тем, что он поет, и долгое время он меня совершенно завораживал. И он мог так пользоваться своим голосом, что приобретали значение, как казалось, самые незначащие слова. Если прочесть отдельно практически любой текст его песни, он может ничего не значить, и это значение он приобретает только в сочетании с его голосом. Вот почему бывает, что так называемые кавер-версии песен не звучат, в том случае, когда человек просто копирует песню, но при этом не владеет искусством правильной интонации. К тому же Боб был цельной натурой. Но сейчас не об этом.

Обратный эффект я наблюдал у Дюши. У него очень сильный и красивый по тембру голос. Но мы с ним много спорили и иногда даже ссорились, когда в какой-то момент он переставал контролировать динамику своего голоса. И на концертах так заходился, что не просто подпевал Бобу, оттеняя его голос, а просто его перекрывал. Я никак не мог этого понять. Мы все вместе воспитывались на одной музыке. Мы вместе слушали «Beatles», «Hollies» и «Byrds». А в Монреале сбылся сон, и мы услышали, как звучали три голоса Кросби, Стиллза и Нэша. Три, абсолютно разных по фактуре, голоса сливались воедино и давали неповторимую краску. Когда же мы пытались петь на три голоса и делали это дома, как мне казалось, мы стремились достичь именно этого эффекта. Но на концерте Дюша срывался с петель и начинал солировать.

Саша Ляпин, при всей моей любви к нему как к гитаристу, таким характерным голосом не обладает, и когда он поет песню, то неправильно интонирует не в смысле того, что не стройно поет, а его эмоциональный голос звучит не адекватно тексту. А если учесть, что и тексты песен немного хромали, то получалась грустная картинка. Но он, к сожалению, этого не замечал. Мне же сразу стало понятно, что с такой концепцией группа состояться не может. А если они всё-таки решат идти дальше, то я в такой группе играть не смогу. В лучшем случае это может быть разовое выступление. С Емельяновым они всё-таки разлетелись, и Сашка пригласил Юру Николаева, а заодно и Сашу Титова. Сразу все зазвучало прочно, хорошо и стандартно. И я утратил всякий интерес.

Весной девяносто первого года объявили фестиваль по случаю десятилетия «Рок-клуба», который должен был проходить в «Юбилейном» и в «Рок-клубе». Нужно было дать какое-то название группе, и я придумал «Турецкий чай». Нам выпало играть на площадке «Рок-клуба», и мы продолжали репетировать на точке «Аквариума». И иногда мы с ними пересекались. Если Боб приходил раньше, то ждал в коридоре. Это была какая-то глупость. У нас не было ссоры, мы просто не играли вместе. Но он вел себя, как будто мы были чужие люди. И вот в один момент нас расклинило, и он предложил по случаю юбилея выступить вместе на этом фестивале. Понятно, что это была разовая акция, и на репетиции всех тащило. Сережа Березовой, который в это время играл на басу, чувствовал себя не очень уверенно. Над ним нависла угроза в лице Титовича. Выступление «Турецкого чая» в «Рок-клубе» осталось никем не замеченным, «Аквариуму» же выпало выступать в «Юбилейном» и закрывать фестиваль. Звук был чудовищный и оно совершенно не прокатило. Единственным радостным моментом было появление Майка, который вместе с Бобом, и в нашем сопровождении, спел «Пригородный блюз». В конце Боб хотел спеть «Wild Thing», что иногда бывало очень эффектно, и хотел разбить специально подготовленный для этого напольный том. Но выступление было помпезное и хилое, и этот элемент шоу совершенно не сработал, было похоже на бессмысленный акт вандализма. Звукорежиссером группы в это время был Олег Гончаров, переманенный Бобом у Дюши из его группы «Трилистник». Тропилло записывал весь фестиваль, после чего он гигантским тиражом выпустил пятерной альбом. Я правда слушал его всего один раз, но помню, что «Аквариум» звучит безобразнее всех. Ни виолончели, ни скрипки не слышно. Хотя на этом же альбоме есть запись выступления «Турецкого чая», где она прекрасно прослушивается. Я сейчас говорю не о художественной стороне этих записей. И вообще, я стараюсь не говорить о музыке, поскольку не очень хорошо в ней разбираюсь и, тем более, не возьму на себя смелость её описывать.

К этому фестивалю готовилась огромная фотовыставка в Гавани. У каждой группы был свой стенд. За долгие годы у меня скопился небольшой архив, масса фотографий, тексты песен, написанные Бобом у меня дома и разные смешные артефакты. Перед фестивалем ко мне зашла Юля Глухова из «Рок-клуба», которая взяла у меня сотни фотографий и других материалов для выставки. Взамен она мне оставила опись и бумагу с печатью и подписью, обязуясь вернуть все в целости и сохранности. Когда я с племянниками пришёл на выставку, то на стенде «Аквариума» не обнаружил ничего из того, что я давал. И стенд был самым блеклым, то есть просто никаким. Когда выставку разобрали, я долгое время пытался добиться того, чтобы мне все вернули. Володя Терещенко, который заведовал этим, сказал, что под сценой Большого зала Театра Народного Творчества свалена куча коробок, привезенных с выставки, и, если мне больше всех надо, то я могу придти и сам там копаться. Мне было противно, но в принципе я был готов все перерыть – некоторые вещи мне были просто дороги. И я несколько раз звонил, чтобы договориться как это можно сделать, но у него находились другие дела и это так и не получилось, я все утратил.

В «Турецком чае» я больше не играл и не знаю, продолжил ли Саша эту группу, судя по всему нет, но я в этом не уверен. Время от времени я пересекался с Димкой Гусевым, который был обуреваем блюзовой идеей и подбирал подходящий состав. Мне очень нравится блюз, но играть его я совсем не умею. Но Димка меня все время вовлекал в свои выступления. Его группа называлась «Кингстон Черная Мама Дхарма Бэнд». «Черной мамой» была его жена Гуля, которая к этому времени уже родила двоих детей, и выглядела очень импозантно. Она очень эффектно играла на трубе, при этом в «кенгуренке» за спиной у неё сидело малое дитё. Я не знаю, насколько это можно было назвать блюзом, хотя там и играл Володя, прекрасный блюзовый гитарист из Москвы, в целом это было просто шаманство. Как правило все игралось на одной функции и очень раскачивалось по динамике. Такую музыку очень интересно играть, но иногда бывает невозможно слушать. Так вот, Димка все время меня увлекал за собой и строил самые фантастические проекты поездки в Америку на парусном судне. Потом парусное судно оказалось сухогрузом, а в итоге Гуля улетела в Америку на самолете с двумя детьми и третьим ребёнком, который готов был появиться на свет уже в Новом свете. По неосторожности я дал ей телефон своих друзей Гали и Коли Решетняк. Попросившись к ним переночевать, она с детьми въехала к ним на несколько месяцев и превратила их жизнь в сущий кошмар. Судя по всему, примерно также поступили мои дружки Михаил и Майкл, которые к этому времени уже несколько месяцев жили у моей знакомой Мэри Рёдер. Когда они всё-таки от неё съехали, я больше никогда ничего от неё не слышал. Чуть позже они все встретились с Гулей, и все вместе поселились в каком-то сквоте на Lower East Side. В Доме Кино состоялась премьера фильма Веры Глаголевой при моем участии, о чём по счастью никто, кроме Курёхина и Димки не знал. Тот эпизод, который отсняли вместе с «Черной мамой», оказался вполне уместным.