Уинстон Черчилль - Мировой кризис

Поскольку все соглашались с этим основным принципом, оставалось только применить его на деле. Но если сам по себе этот принцип был весьма прост и приемлем, то применить его на практике оказалось весьма трудным и спорным делом. Что должно было быть признаком, свидетельствующим о принадлежности к той или иной национальности? Каким путем желания «национальных элементов» должны были быть выражены и удовлетворены? Как и где должны были быть проведены новые границы среди смешанного населения? До каких пределов этот основной принцип должен был быть выше всех других соображений, исторических, географических, экономических и стратегических? Каким способом можно было убедить все те вооруженные и враждебные элементы, которые повсеместно пришли в движение, согласиться с окончательными решениями, вынесенными конференцией? Таковы были задачи мирной конференции и, в частности, триумвирата.

В общем было решено, что основным признаком национальности будет считаться язык. Без сомнения, язык не всегда выражает национальность. Некоторые из наиболее сознательных в национальном отношении масс могут только с трудом объясняться на своем родном языке. Некоторые угнетенные расы говорили на языке своих угнетателей, которых они ненавидят, а некоторые из доминирующих народов говорили на языке покоренных ими племен, управляя ими в то же самое время. Как бы там ни было, вопрос этот должен был быть улажен, по возможности, скорее, и лучшего признака национальности во всех спорных случаях, чем язык, найти не могли; как последний выход из положения оставался еще плебисцит.

Практика скоро показала, что выработанная схема проведения границ в соответствии с принципом национальности, выясненной на основании или языка или же руководствуясь желанием местных жителей, не может быть применена без тех или других изменений. Некоторые из новых государств не имели доступа к морю, а без этого они не могли сделаться экономически самостоятельным единством, сколько-нибудь жизнеспособным. Некоторые освобожденные национальности в течение многих столетий надеялись когда-нибудь снова вернуть себе старые границы, существовавшие во время их давно канувшего в вечность владычества. Некоторые из победителей получали по договору право требовать, а другие победители были обязаны тоже по договору уступить им такие границы, которые были фиксированы самой природой, как например Альпами. Территории некоторых единых в экономическом отношении областей пересекали национальные границы, и во многих пунктах враждебные народы жили вперемежку целыми деревнями, городами, областями. И все эти спорные земли надо было изучить; их оспаривали друг у друга, – милю за милей, те многочисленные, могущественные, находившиеся в состоянии сильного политического возбуждения государства, которые были в этом заинтересованы.

Тем не менее все эти отклонения и нарушения основного принципа касались только окраин тех или иных стран и народов. Все спорные земли, взятые вместе, составляли ничтожную частицу Европы. Они были исключением, подтверждающим правило. Как бы ни было сильно раздражение, вызываемое повсеместно, когда ножницы миротворцев разрезали живую ткань народов вдоль этих сомнительных границ, наличие этого раздражения не умаляло значения договора. В общем, вероятно, менее трех процентов всего народонаселения Европы продолжает еще находиться под властью таких правительств, национальность которых они отвергают, и карта Европы была впервые составлена в полном согласии с желаниями народов.

Рассмотрим теперь справедливость вышеприведенных утверждений по отношению к границам Германии, установленным Версальским договором. Начнем с западных и северных границ.

Восьмой пункт из четырнадцати пунктов Вильсона гласит: «Несправедливость, допущенная в вопросе об Эльзас-Лотарингии в 1871 г. по требованию Пруссии и с вынужденного согласия Франции, в течение почти пятидесяти лет была причиной неустойчивости европейского мира, – эта несправедливость должна быть исправлена». Это сделалось одной из первых задач союзников, едва только началась война. И на это согласилась и Германия, когда она просила мира, основанного на четырнадцати пунктах, и в согласии с этим подписала условия перемирия. В силу этого никаких споров по вопросу об Эльзас-Лотарингии не последовало. Эти обе провинции, бывшие французскими в течение почти двухсот лет, были отняты у Франции в 1871 г. против воли их народонаселения. «Они были, – приводим слова договора, – отделены от Франции – их родного отечества – несмотря на торжественные протесты их депутатов в Бордо». Возвращение Эльзас-Лотарингии является, таким образом, исправлением того нарушения принципа самоопределения, о котором еще поныне помнят многие современники.

За исключением незначительного исправления бельгийской границы, в частности перехода к Бельгии областей Эйпен и Мальмеди, других изменений в западной границе Германии сделано не было. Французы настойчиво требовали в дополнение к Эльзасу и Лотарингии аннексии Саарского бассейна с его крайне ценными залежами угля. Свои требования они основывали сначала на исторических данных. Отказ президента Вильсона удовлетворить это требование против желания местных жителей привел к одному из самых значительных несогласий в истории триумвирата. Французы были вынуждены заменить свое прежнее требование новым; они настаивали лишь на временном пользовании угольным бассейном Саарской долины, в виде компенсации за разрушение германцами копей к окрестностях Ланса и Валансьена. Они сами предложили, чтобы окончательное решение по вопросу о том, кому должен принадлежать Саарский бассейн, было предоставлено в 1935 г. народному голосованию. Нет достаточных принципиальных оснований, на которых достигнутое в данном случае соглашение могло бы быть подвергнуто критике.

На северной или датской границе к Германии было предъявлено требование уступки еще одной части территории. Когда после поражения, нанесенного в 1864 г. Дании Пруссией, Шлезвиг и Гольштейн были уступлены Данией Пруссии и Австрии, то по настоянию Наполеона III в договор был внесен пункт, по которому среди жителей Северного Шлезвига надлежало произвести опрос, желают ли они быть датчанами или германцами. Этот пункт был, конечно, вполне справедлив. Гольштинское герцогство всегда было чисто германским. Что касается Шлезвига, то его юг постепенно германизировался, север же продолжал оставаться датским и по чувствам и по языку жителей. Постановления договора никогда не были проведены в жизнь. Среди жителей Северного Шлезвига никогда не производился опрос, и Пруссия позднее освободилась от своего законного обязательства. Теперь настало время искупить эту несправедливость, вызвавшую взаимное отчуждение Дании и Германии. Находились некоторые, желавшие, чтобы весь Шлезвиг целиком был отделен от Германии, с целью провести такую границу, при которой Кильский канал уже не весь проходил по германской территории. Но осторожное датское правительство отказалось от подобных планов. Оно желало, чтобы Дании были переданы только те области, население которых чувствовало себя датчанами. Датское правительство отвергало все те предложения, которые стремились насильственно: включить в состав Дании области Шлезвига с населением, говорящим по-немецки. В конце концов было решено, что будущие границы должны быть установлены в согласии с свободным голосованием населения (плебисцитом).